Зима в раю

Единственными соседями, которых мы не увидели на этом празднике, были Ферреры. Не пристало им – по их мнению – показываться на вечеринке среди простонародья Андрача. В полном соответствии со своим высоким социальным статусом они наверняка вращались сейчас среди сливок Пальмы на каком-нибудь чванливом мероприятии для важных чинов. Ну что ж, удачи им там! Большинство же наших любимых персонажей были здесь, в heladería, и было здорово смотреть, как они отрываются по полной.

Старый Жауме отвоевал себе центр танцевального зала и радовал двух своих заливающихся смехом внучек собственной версией какого-то модного танца, который он, несомненно, приметил за время службы официантом в отеле «Сон-Вида». Его полный живот прыгал вверх и вниз над гарцующими коленями, локти выворачивались под невозможными углами, очки в роговой оправе отбивали четкий ритм, сползая на конец носа, а на его раскрасневшемся истекающем потом лице не гасла широкая, от уха до уха, ухмылка.

– Думаю, то, что он танцует, называется «Веселая картошка»! – крикнула мне в ухо Элли.

– Нет, посмотри, что он выделывает руками, – возразил я. – Это не что иное, как «Клевая курица».

Мы понаблюдали несколько секунд за вращениями округлого тела Жауме и хором вынесли вердикт:

– Да, это «Клевая картошка».

– Он молодец! – засмеялась Элли. – Как приятно видеть, что Жауме веселится вместе со своими домочадцами. Он так счастлив, что все они смогли приехать на праздник.

– Это просто здорово, – согласился я, перекрикивая усиленный динамиками рев, несущийся с эстрады. – Да, кстати, о домочадцах. Куда исчезли наши герои?

Элли указала сначала на вход в подсобные помещения, где снова нашедшие друг друга Чарли и Тони хихикали над чем-то, что им было видно через приоткрытую дверь. Потом жена кивнула в сторону бара: там Сэнди был поглощен беседой с местным Марадоной, которого мы не встречали со времени незабываемого ужина в крошечном ресторанчике Пере Пау в самый первый вечер в Андраче.

Мой взгляд пробежал вдоль стойки бара на другой ее конец. Там, прислонившись спиной к выключенному столу для игры в пинбол, стоял старый Пеп – в высшей степени нарядный: в своем лучшем черном берете, новом шейном платке в горошек и специально начищенной и отполированной в честь праздника кожаной куртке. Откинув голову назад, он с напускным презрением взирал на веселье и щурил глаза, оберегая их от клубов ядовитого дыма от своей cigarrillo. Я помахал ему через зал, и в ответ он едва заметно подмигнул. Этот публичный Пеп был сама невозмутимость.

Тут я почувствовал тычок в спину, и кто-то заорал мне в ухо:

– Вот ведь проклятый старый ублюдок!

Обернувшись, я увидел невысокого мужчину – того самого, что в свое время дал мне исчерпывающее объяснение относительно машины, загадочным образом попавшей на миндальное дерево. Мы встречались с ним несколькими неделями ранее, когда я покупал газету в Пуэрто-Андраче.

Он мотнул головой в сторону старого Пепа и повторил на своем лучшем английском:

– Вот ведь проклятый старый ублюдок! Небось до сих пор считает, будто управляет этим чертовым захудалым городишком! Охренеть!

Он ехидно фыркнул и подтянул стул, чтобы сесть рядом со мной. Затем, неловко поклонившись Элли, протянул ей руку:

– Доброго вечера, леди. Я, честно говоря, сначала вас не заметил, так что извините, если сказал что не так. Один пакистанский парень научил меня всяким словечкам, когда я работал на автозаводе в Ковентри много лет назад. Позвольте представиться: Джорди Белтран Николау (можно просто Джорди), плотник и много в чем эксперт.

Мы обменялись рукопожатиями и представились в ответ, во время каковой церемонии Джорди непринужденно ухмылялся и повторял наши имена:

– Джорди… Питер… Джорди… Элли. Черт побери.

Он явно прекрасно проводил время. На его немолодом худом лице, обрамленном густой шевелюрой седеющих волос, сияли быстрые умные глаза типичного уроженца Майорки.

– Так вы какое-то время жили в Англии, Джорди? – поинтересовался я.

– Черт, да я шестнадцать лет там провел, во как! – заявил он и гордо выпятил тощую грудь. Затем сплел ноги, и его потрепанные жизнью штанины натянулись на острых коленках. – И жена у меня, между прочим, англичанка. Да, – добавил он, сбивая с рукава линялой хлопчатобумажной рубашки сигаретный пепел. – И дети тоже. Три прелестные девочки, и все родились в Англии, во как.

– А теперь вы привезли их на Майорку? – спросила Элли.

Губы Джорди продолжали улыбаться, но печальная тень погасила блеск его глаз.