Зима в раю

Кафе-мороженое сеньора Бонета приобрело неожиданно праздничный и даже по-своему роскошный вид; правда, роскошь эта была того же сомнительного свойства, что и у состарившейся актрисы, аляповато накрасившейся для редкого выхода в свет. Боа из мишуры и цветной жатой бумаги увивали арочные проемы, а несколько извлеченных из небытия древних софитов осветили маленькую эстраду, наполнив зал театральным запахом горящей пыли. Занавес был раздвинут и уложен по краям кривыми складками, обнажая главное украшение бывшего бального зала – одетый в парчовые костюмы «оркестр», из-за финансовых затруднений состоявший в тот вечер лишь из клавишника и ударника. Оба ссутулились перед огромным треснувшим зеркалом, которое, судя по замысловатой лепнине на его заплесневелой раме, лучшие годы своей долгой жизни провело над камином в салоне одного из грандиозных особняков Пальмы. Какие славные сцены утонченного и изящного аристократического быта оно, должно быть, когда-то отражало в экстравагантном сиянии бесконечного ряда хрустальных канделябров. Но, увы, всё это осталось в прошлом.

Сегодня в матовые абажуры потолочных светильников были вкручены пухлые энергосберегающие лампочки, и их ребристые цилиндрические корпуса торчали, словно распухшие языки, из зияющих ртов придушенных электрических гидр, наполняя помещение резким и неуютным ослепительным светом. Ряды белых пластмассовых столов и гобеленовых стульев были составлены по периметру помещения, а плетеные экраны убраны, в результате чего с любой точки танцевального зала можно было видеть спагетти проводов на тыльных стенках игровых автоматов и холодильников – этих выстроившихся в ряд неподвижных стражей-роботов, охраняющих подходы к длинной барной стойке.

За стойкой стоял сам сеньор Бонет и гордо приветствовал каждого входящего криком «Benvinguts!»

[393]. Его растекающиеся формы были затянуты в короткий смокинг, еще заставший, по-видимому, расцвет бального зала. Когда стало понятно, что «оркестр» решил устроить перерыв, сеньор Бонет решительно покрутил рукоятку на кассетном магнитофоне, давая Хулио Иглесиасу возможность исполнить песню «Всем девушкам, которых я любил» со своего сакрального места под статуэткой Девы Марии.

Сеньора Бонет – редко выходящая на люди, но приятная леди хрупкого сложения и с устойчивым выражением покорной скуки на отпаренном кухней лице – на время вечеринки была освобождена от своих обязанностей в подсобных помещениях и, облаченная в парадное черное платье, помещена в углу за самодельным прилавком, прогнувшимся под тяжестью невероятного количества только что приготовленных блюд. Ряды электроплиток затопил пруд с лилиями круглых глиняных greixoneras, наполненных всевозможными видами tapas – эти традиционные несладкие закуски когда-то служили на испанских постоялых дворах скромным дополнением к выпивке, но в последнее время стали полноценным блюдом, подаваемым в специальных тапас-барах, где спиртное считается чем-то второстепенным. Ну, положим, не всегда, но достаточно часто.

Ассортимент tapas

сеньоры Бонет был поистине впечатляющим. Пленительное сочетание цвета, запаха и вкуса воплощало собой обильные дары майорканской земли и Средиземного моря: мерцающие красные креветки и langostines, обжаренные на гриле в оливковом масле и лимонном соке; золотистые кольца кальмаров во фритюре; куски картофеля, залитые чесночным майонезом; фрикадельки из ветчины и телятины, булькающие в бульоне с петрушкой; серебристые малыши угри, припущенные в шерри; черные и белые сардельки butifarrón, испускающие экзотический аромат корицы и тмина; и даже пухлые финики, завернутые в лепестки вяленого окорока serrano.

В качестве альтернативы или даже дополнения к этим «легким» закускам сеньора Бонет приготовила несколько бездонных greixoneras излюбленного местного блюда в сезон забоя домашних свиней, matances, – супа sopes de matances, который на самом деле был вовсе не похлебкой, а полноценным жарким, плотным, как матрас.

– Если в зале не хватит места для всех желающих, то они смогут танцевать на этом супе, – пошутила Элли.

Звездой кулинарного шоу сеньоры Бонет, несомненно, был porcella asada – роскошный поросенок, «принесенный в жертву» в возрасте трех недель и торжественно поливаемый оливковым маслом и лимонным соком во время зажаривания до достижения хрусткого золотисто-коричневого совершенства, чтобы затем быть возложенным на ложе из печеного картофеля и стручковой фасоли.

Рядом с поросенком скворчали на плите изящные лопатки и ножки майорканского ягненка, а по флангам выстроилась армия небольших птичек, запеченных на вертеле в щегольской униформе хрустящего бекона.

– Это перепелки? – спросила Элли, подозрительно рассматривая батальоны крошечных крылатых солдат.