Зима в Сокчхо

У моря, неподалеку от отеля мы увидели хэнё[11] с ее уловом. На холодном воздухе от гидрокостюма шел пар. Керран присел на прибрежную скалу, опираясь о нее руками, чтобы удержать равновесие. У нас под ногами плескались волны. Я рассказала Керрану об этих ныряльщицах, чья профессия зародилась на острове Чеджудо. При любой температуре, круглый год они погружаются на глубину около десяти метров и добывают со дна моллюсков и трепангов.

Хэнё принялась оттирать маску шершавым пучком водорослей. Я купила у нее моллюсков. Керрану хотелось понаблюдать еще, но я совсем замерзла. Он проводил меня до отеля. Я спросила, придет ли он сегодня ужинать, Керран ответил, нет.

На ужин я приготовила миёккук — суп из водорослей и риса, с дольками маринованного чеснока — и желе из желудей. Забинтованная девушка осторожно ела с кончика ложки. И хотя жевала она пока с трудом, ела, судя по всему, с удовольствием. С тех пор как уехал ее приятель, она целыми днями ходила в пижаме. Бинтов на лице становилось все меньше. Скоро она отправится домой.

Надевая ночную рубашку, я услышала, как звякнул телефон — сообщение от Джуна Оха. К Соллалю он не приедет и расстроен этим, операция оказалась тяжелой, но она того стоит, результат впечатляющий, он хочет меня, хочет целовать мои груди, скучает, скоро позвонит.

Я услышала, как Керран вернулся в номер, снял пальто, прошел в ванную. Потом сел за стол в комнате. Я вышла понаблюдать украдкой через приоткрытую дверь, как он рисует.

Кисть нерешительно двигалась по бумаге. Колеблясь и замирая, намечала контуры. Лицо. Черты не западные. Видимо, раньше Керрану редко доводилось рисовать женщин, в его комиксах их почти нет. Незнакомка проступает на листе. Вот платье. Фигура тонкая, но потом Керран дает ей пышные формы, руки распахнуты — а затем сомкнуты, линии скользящие, силуэт непрерывно меняется, Керран лепит его своей кистью. То и дело отрывает уголок листа и принимается жевать его.

Лежа в кровати, я размышляла о сообщении от Джуна Оха. Уже давно мне не хочется близости с этим человеком, не хочется чувствовать его внутри себя. Нырнув рукой под одеяло, я слегка нажала на промежность, но быстро отдернула руку, смутившись присутствием Керрана за стенкой. Но желание было сильным. Между ног влажно. Я провела ладонью по затылку, скользнула к груди, представляя себе человека, который насытит меня, заполнит меня всю. В исступлении я ласкала себя, бедра задрожали, нахлынула волна наслаждения, и я вскрикнула.

Испуганная случившимся, я едва дышала, прижав ладонь к горячим губам. Потом отняла руку — медленно, как снимают повязку с раны. Слышал ли Керран? Наверняка слышал.

Я вспомнила, что забыла убрать остатки ужина в холодильник. Если не убрать, еда пропадет. Я оделась и собралась идти на кухню. Только бы не встретить в коридоре Керрана.

Тишина. Над лавкой тетушки Ким качнулась неоновая лампа. Я вздрогнула. Метнулась летучая мышь.

Был почти час ночи. В гостиной сидела перед телевизором перебинтованная девушка и ела шоколадную серединку «Чоко-пая», держа его обеими руками, как хомячка. Она словно оцепенела, и застывший взгляд упирался не в экран, а куда-то в пол. Звук телевизора отключен.

— Все в порядке?

Девушка едва заметно кивнула, по-прежнему глядя в пустоту. Свет лампы выхватывал борозды шрамов под бинтами. На веках, на носу, подбородке. Вот ведь как ее перекроили. Девушка ушла из гостиной. Нужно было задержать ее, побыть вместе с ней. К Соллалю приедет ее приятель — он звонил сегодня днем.

Когда я вернулась к себе в комнату, свет у Керрана уже не горел.

* * *

Вот уже час я ждала в медицинском центре. Мама так и не записалась к врачу, и я решила расспросить его сама. Вышла медсестра, сказала, что врач задерживается и маме надо сдать дополнительные анализы. Подожду на улице и пройдусь вокруг центра.

Я редко бывала в этой части города. Стройки, бараки для рабочих, подъемные краны, насыпи песка, бетон. И мост, где снимали эпизод из «Первой любви», когда главный герой едет на лодке. А вот и лодка — дремлет на берегу. На дне у нее с прошлого лета лежат плюшевые мишки и засохшие цветы. Увядшие, блеклые, схваченные морозом. Налетел ветер, качнул борта. Лодка глухо заскрипела.

Неподалеку два аквариума, один на другом. В нижнем длиннохвостые рыбы. Тот, что громоздится сверху, набит крабами — плотно, как в консервной банке. Они вяло покачиваются в воде, и у них даже нет сил таращить глаза. Но вот один краб вскарабкался на своего соседа, подобрался к бортику, повис на нем и упал, угодив к рыбам. Рыбы принялись сновать вокруг. Краб лежал брюхом вверх, устало шевелил клешнями, ерзал, пытаясь перевернуться. В конце концов он отсек брюшной плавник у одной из рыб. Полностью. Рыба, точно обезумев, заметалась по аквариуму вдоль его короткой стороны и затем обмякла, осела на дно.

В глубине улицы — отель в индийском стиле, розовый с золотистым. У входа красуются две девушки. Кожаные шорты, колготки в сеточку.

Зима, рыбы. Сокчхо замер в ожидании.

Сокчхо только и остается, что ждать. Туристов, морских прогулок, суеты, возвращения весны.