Зимние девочки (ЛП)

Я делаю вдох. Паутина поникает в приоткрытые губы. По вкусу она напоминает старые занавески.

Запах имбиря и гвоздик, запах жженого сахара, ее шампуня, мыла и ее духов. Она приходит ко мне. Ни минутой позже. Сейчас.

Покрытые шипом виноградные лозы прорастают через пол, потрескивая, словно пламя. Черные розы цветут в лунном свете, родившиеся мертвыми и хрупкими. Паутина на моем

лице заставляет меня открыть глаза, вынуждая смотреть, как Кейси выходит из тени, а колючие кустарники оплетают ее ноги и ее тело. Минута, и она у двери. Мгновение – она у моей постели. Температура в комнате падает. Ее голос проникает в мою голову.

«Лиа», говорит она.

Я не могу издать ни единого звука. Пауки ползают по моему лицу, подползая к ее рукам.

Они переплетают нас паутинками, соединяя нас.

«Пошли со мной» говорит она. «Пожалуйста»

Сети паутины сплетают нас, пока луна не уходит на покой и звезды не засыпают вместе с ней.

012.00

«Лиа, проснись» Эмма трясет мое плечо.

Я стону и зарываюсь в теплый кокон одеяла.

«Проснись!» Она включает свет «Ты опоздаешь»

Я открываю глаза и закрываюсь рукой от света. Я уснула в одежде. На улице все еще темно.

«Который час?»

«Эмм…», говорит Эмма «Тринадцать минут седьмого»

Моя комната пахнет как грязная прачечная, это вовсе не свечи и даже не жженый сахар.

Я утыкаюсь лицом в подушку

«Еще пять минут»

«Вставай, у мамы мигрень и она сказала, чтоб ты вставала» Эмма тянет одеяло на себя.

«Эй! Холодно»

«Не кричи, я пыталась тебя разбудить, но ты не реагируешь» Я свешиваю ноги с постели.

В поле зрения не попадает паутина, на ковре нет лепестков роз. Кейси находится в

морге, лежит на столе с разрезанным животом, будто бы недавно пойманная рыба. Этого всего не происходило.

Я дрожу, укутывая плечи одеялом.

«Где мой папа?»

«Сегодня вторник, дурочка. День сквоша. Почему тыква, это единственный овощ, в честь которого назвали игру?»

Дерьмо. Вторник.

«Где Дженнифер?»

«Сушит волосы. Куда ты?» Сегодня вторник.

Я мчусь в прачечную, самое дальнее место от ушей Дженнифер. Я включаю воду и жадно пью, пока мой живот не становится похожим на большой воздушный шар, наполненный водой. Я захожу на кухню, чувствую, как вода плещется в желудке.

Когда Дженнифер спускается с высушенными волосами и неаккуратно подведенными глазами, я пью первую чашку кофе за день. Черный. Передо мной стоит грязная папина тарелка, и это создает иллюзию того, что я ела тосты с джемом.

«Мигрень?» спрашиваю.

Она кивает и ставит чашечку воды в микроволновку, разогревая ее.

Моя маленькая не-сестра показывает мне свою диораму, поставив ее на стол.

«Это – греческий Колизей» говорит она. «Они мучили людей и отдавали их тиграм»

«Звучит, как средняя школа» отвечаю

«Это не смешно. Эмма» говорит Дженнифер «И Колизей находится в Риме, а не Греции. Прекрати трогать диораму. Клей еще не высох»

Она вытаскивает чашку, засовывая туда чайный пакетик, пахнущий лимоном, и смотрит на меня.

«Лиа, наверх»

***

Во второй раз они отпустили меня из тюрьмы New Seasons около шести месяцев назад для того, чтоб я могла повидаться с матерью и немного развеяться. Я ведь рассорилась с матерью, Доктором Мэрриган, и поехала в Дженниферленд.

Как только шок от моего пребывания там прошел, папе понравилась идея. Он сказал, что это – как новый старт. Он знал, как нужно возиться на кухне, делая это изо дня в день.

Каждое летнее утро я сидела на кухне, делая вид, что я хорошая дочь за столом для завтрака (с больничных бумаг: «семейные приемы пищи должны быть легкими и приятными»). Он рассказывал мне что-то о лекциях и парне, погибшем футболисте с университетской команды, прожевывая омлет с грибами и откусывая кусочек от рогалика с маслом.

Доктора сказали папе покупать

весы для ванной комнаты с гигантскими цифрами, которые было легко прочитать.

Дженнифер должна была делать грязную работу, взвешивая меня в моей заношенной желтой одежде, чтобы удостовериться в том, что я осталась толстой. В первое время она измеряла мой вес каждое утро и сообщала доктору раз в неделю. Огромные, уродливые числа заставляли меня плакать.

Каждодневное взвешивание превратилось в взвешивание-через-день, потом стало взвешиванием-по-вторникам, потому, что всем нам не особо нравилась эта процедура.

Я переодеваюсь в другую одежду, засовывая в карманы гирьки для весов, и убеждаюсь в том, что они не звенят. Когда я добираюсь до ванной, Дженнифер поправляет свои неаккуратно подведенные глаза. Я стаю на весы.

107 поддельных фунтов.

Она пишет число в небольшом зеленом блокноте, который живет в ее кабинете рядом с антибактериальной мазью, затем просматривает двадцать четыре недели моих унизительных измерений веса.

«Ты похудела на четверть фунта»

«Это не проблема»

«Хм» зеленый блокнот возвращается в кабинет. Я схожу с весов и меняю тему.

«Можно я заберу Эмму после школы, и мы поедим мороженое?» Рот сводной матери открывается, но она не произносит ни слова.