Зимние девочки (ЛП)

Подбрасывает. Кладет на стол и тасует снова. Раз, второй, третий. Рукава его рубашки закатаны до локтя. Татуировка человека/монстра на его предплечье пылает ярче, чем кончик сигареты. Дым идет с его кожи, и вот его голова уже окутана им, как будто она горит. Элайджа становится монстром во плоти, или это монстр становится им; картинки сменяются так быстро, как карты, лежащие на столе: движение, движение, движение.

Мои глаза заполняет темнота.

Когда я просыпаюсь во второй раз, солнце светит сквозь занавески. Он ушел.

059.00

Я открываю занавески. Снег перед Эль Камино покрыт следами, как будто ему пришлось прочистить его, по крайней мере, дважды, прежде чем уехать. Кажется, что его машина застревала. Я должна была услышать визг шин, или рычание двигателя. Я бы услышала, если бы не взяла вторую таблетку. Он не ушел. Наверное, он поехал на заправку, или за завтраком. Мы поговорили об этом прошлой ночью. Я готова поспорить, что съела

половину багета и возможно, йогурт.

Я возвращаюсь под одеяло, пахнущее сигаретами, и сворачиваюсь, засыпая.

***

Час дня. Я думаю, уже наступило Рождество.

Следы на снегу замело. Замок на месте. Он попал в аварию? Заблудился?

Я выпиваю чашку горячей воды, прежде чем моя голова прояснятся. Две таблетки снотворного, очевидно, были ошибкой, потому, что я только сейчас поняла, что бело- молочная сучка с его ноутбуком пропала. Так же, как и мешки с мусором, и одежда.

Он вернется. Он должен.

В два я включаю телевизор и начинаю вязать, петля за петлей, туда-сюда, спутывая все, пока на вязке не появляется множество узлов. Я вяжу вечер. Я вяжу причины для того, чтоб он мог вернуться. Вяжу, извиняясь перед Эммой. Вяжу узлы злости за каждую ошибку которую я когда-либо совершала, вывязываю влажные, ужасные шрамы. Я вяжу закат. Засыпаю.

Когда я просыпаюсь, вокруг темно, я тянусь к выключателю. Встаю, чтоб пописать. Я возвращаюсь, замечая кусочек бумаги, лежащий под кошельком. Открыв записку, я вижу ключ внутри.

Л –

Я знаю, что ты убегаешь, это в твоих глазах я знаю, что ты предаешь значение своим видениям. Справься с ними.

Ты можешь ненавидеть меня за то, что я украл твои деньги, но не за то, что я оставил тебя. Твоя семья хочет помочь. Они любят тебя.

Не правильно убегать от помощи. Мир тебе.

Э

P.S. Ключ открывает мотель. Автомат с едой тоже. Только не ешь сырные крекеры. Они старше тебя.

Он оставил для меня двадцатидолларовую банкноту. Наверное, чтоб заплатить за такси. Снова идет снег. Я съедаю еще две таблетки, и мое сознание заполняет белым светом.

060.00

Они говорят «Съешь это, Лиа. Съешь это, ну съешь хотя бы маленький кусочек.

Пожалуйста»

Вороны преследуют меня, крылья, бесшумно движутся, голодные желтые глаза нацелены на мою мягкую плоть. Они кружатся вокруг меня рез, дважды, три раза, когти, царапают каменный пол церкви.

Мое тело.

Моя комната мотеля. Одиночество.

Они едят. Они клюют меня своими клювами, отхватывая мясо — один от моей голени, другой от внутренней части моего локтя — тащат мясо, срывая его с костей и улетают с их сокровищем.

061.00

Проходит несколько часов, или дней, или недель, прежде чем я возвращаюсь в кровать, стоящую в 115-ой комнате после всех своих видений. Я не могу сказать, сколько времени прошло. Я не помню, сколько таблеток я приняла.

Все болит. Черви вгрызаются в мои шрамы, пробираясь к уставам, дальше, к моим уродливым костям. Мое сердце бьется быстро, словно бегущий кролик, а потом замирает, чтобы пережить зиму. Если бы у меня был нож, я бы порезалась достаточно глубоко для

того, чтоб прекратить все это. У меня даже нет пластиковой вилки. Я поднимаю спицы.

Я должна.

Если я действительно хочу умереть, прямо сейчас, в эту минуту, в этом

пустом месте, я должна нанести удар себе в вену; их достаточно увидеть. Я должна пойти на улицу, туда, где снежная буря заметает все белыми крошками, лечь на снег и позволить кровь. Гипотермия и потеря крови, я засну, как спящая красавица, уколовшаяся иголкой. Я смогу. Я должна.

Паук свисает с абажура. Она качается, подвигаясь ко мне, бегая по моему лицу и приземляясь на спинку кровати. Она танцует поток в месте и раскачивается вперед-назад. Сновасноваснова. Играет своими маленькими лапками, разрешающими темноту, как черные ножи. Ее паутина растет, миллиметр за миллиметром. Каждый новый слой, как новый, сделанный шаг. Сначала сверху вниз, потом по сторонам. Она соединяет паутинки.

Больше шелка, сильнее натяжение ее нитки, гораздо больше место, которое можно заполнить, мир, сотканный из ее внутренностей.

Если бы у меня были ножки леди-паучка, я бы сплела свое небо, в котором звезды выстроились бы в ряд. Матрасы всегда привязывали хорошо, и они никогда не слетали с креплений, и никогда не падали на ветровое стекло. Луна бы поднялась выше винно-темного моря, она бы дарила детей только девушкам и их любимым музыкантам, которые молили об этом достаточно долго. Потерянным девочкам не понадобились компасы и карты. Они бы нашли крошки печенья на лесных тропинках, по которым смогли бы найти обратную дорогу домой.