Зимний ветер

– А как же, так сказать, у тебя отношения с действующей армией? – спросил он, с тревогой заглядывая в глаза Пете. – Я вижу, ты уже поправился, и меня это тревожит. Неужели тебя опять потащат на эту муку?

Для "оборонца" подобные слова были весьма странными. Но, может быть, он уже стал "пораженцем"?

– А! – легкомысленно махнул рукой Петя. – Не думаю. Вряд ли. Дело идет к концу. Во всяком случае, пока меня не трогают. Живу себе в лазарете и в ус не дую.

– Ох, Петруша, Петруша…

Василий Петрович вздохнул, посмотрел на образ Христа-спасителя и перекрестился.

По-видимому, он уже и вправду стал "пораженцем".

– Ну, старик, так будь здоров. Теперь мы будем видеться часто, – сказал Петя, испытывая сильное желание поскорее выйти на свежий воздух, вон из этой трущобы.

Но вдруг что-то рванулось у него в сердце.

– Папочка! – воскликнул он, изо всех сил обняв отца за шею, и припал лицом к его голове, похожей на большое растрепанное гнездо.

Он стал осыпать поцелуями его шею, лицо, руки и, с трудом сдерживая слезы, выбежал по скрипучей лестнице на сумрачный двор, увешанный тряпками, где холодный октябрьский ветер раскачивал высохшие плети дикого винограда, обвивавшего проволоку, натянутую с наружной стороны щелистых, дощатых галерей с кое-где выбитыми стеклами.

Петя вскочил на дожидавшегося его извозчика и, купив на Дерибасовской в новом, военного времени, модном кондитерском магазине "Бонбон де Варсови" (то есть "Варшавские конфеты") десяток замечательных, очень дорогих пирожных, уложенных хорошенькой полькой серебряными щипцами в картонную коробочку, поскакал с визитом к тете.

У ворот на стене Петя увидел самодельную вывеску, извещавшую, что во дворе направо, ход вниз, открылась общедоступная библиотекачитальня для интеллигентных тружеников, спросить мадам Янушкевич.

Тут же по-детски была намалевана какая-то странная птица вроде курицы с растопыренными крыльями, в которой лишь человек с большой фантазией мог угадать изображение раскрытой книги.

От слов "мадам Янушкевич" Петя болезненно поморщился, но все же, решительно звеня шпорами, вошел во двор, повернул направо, спустился вниз, нашарил в потемках дверь, обитую рваной клеенкой, и сразу же очутился перед Татьяной Ивановной, которая в прическе валиком а-ля знаменитая исполнительница цыганских романсов Вяльцева сидела в пустой прихожей за маленьким столиком с ящиком библиотечной картотеки.

По-видимому, она терпеливо ожидала появления хотя бы одного интеллигентного труженика, желающего прочитать хорошую, полезную книгу или же новый журнал.

Сама же она с увлечением углубилась в "Одесскую почту", популярную копеечную газету Финкеля, изучая последний тираж серебряной лотереи, где можно было выиграть серебряный кофейный сервиз или же получить его полную стоимость наличными деньгами в банкирской конторе Бр. Куссис.

Услышав шаги, она проворно спрятала газету под себя и, согнав с лица горестное выражение несбывшихся надежд, посмотрела на Петю с той академической серьезностью, с которой, по ее мнению, должна смотреть владелица идейной библиотеки-читальни на своих интеллигентных клиентов.

– А, это ты! – сказала она таким тоном, как будто видела племянника каждый день, и губы ее тронула легкая, мимолетная улыбка.

Петя сразу понял причину этой улыбки. Она, конечно, относилась к шпорам, "клюкве", аксельбантам и второй звездочке на погонах.

– Да, да, вот представьте себе! – воскликнул Петя с вызовом, как бы отвечая тете на еще не заданный вопрос. – И совершенно не понимаю, чему вы, собственно, улыбаетесь?

– А я не улыбаюсь, – еще больше улыбаясь, сказала Татьяна Ивановна.

– Ах, тетя, вы всегда так! – жалобно промолвил Петя.

– Да я ничего. Валяй. Теперь все можно. Чем хуже, тем лучше.

– Вот… Позвольте вам, так сказать, преподнести, – поторопился Петя, чтобы избегнуть неприятного разговора. – Из "Бонбон де Варсови".

– Мерси. Ах, какая прелесть! Положи на стул. Спасибо, что хоть вспомнил.

– Я всегда…

– Воображаю.

Нет, тетя положительно была неисправима. В ее присутствии Петя всегда чувствовал себя в чем-то виноватым.

Но теперь он решил перейти в атаку.

– Ну, тетечка, как ваши интеллигентные читатели? Ходят в вашу библиотеку или предпочитают сидеть у Фанкони и торговать воздухом?

– Увы, мой друг, – сказала Татьяна Ивановна, печально разводя руками, – как видишь, пустыня.

– За все время ни одного человека?

– Ни одного.

Тут тетя сказала не всю правду. Был один посетитель: гимназист третьего класса из соседнего двора, пришедший в школьное время почитать седьмой выпуск "Пещеры Лейхтвейса". Но так как тетя не держала подобной дряни, то, вежливо шаркнув ногой, гимназист удалился.

– Вы фантазерка! – сказал Петя.

– Это – любимое выражение Василия Петровича, – грустно заметила Татьяна Ивановна. – Ты не знаком с моим супругом? Хочешь, я тебя представлю? Он будет очень рад. Сигизмунд Цезаревич! – крикнула она, постучав кулаком в перегородку. – Идите сюда!