Зимний ветер

Он сидел за буфетной стойкой на табуретке и играл в шашки с официантом в засаленном смокинге.

Видно, "красной шапке" давно уже не приходилось носить букеты, потому что, едва Петя подошел к нему, он ужасно обрадовался, засуетился, вскочил на ноги, в одну минуту поразительно ловко завернул цветы в бумагу, предложил Пете тут же у буфета написать записку, для чего раздобыл бумаги и конверт с печаткой фирмы "Кафе Фанкони", и не успел Петя глазом моргнуть, как уже за витриной на Екатерининской улице мелькнула "красная шапка", раскрылся зонтик и посыльный, бережно прижимая к груди букет и книгу, растаял в дождевом тумане, как вестник счастья.

В лазарете Петю ждала неприятная новость. Его вызывали назавтра в медицинскую комиссию.

Он провел тревожную ночь, каждые полчаса просыпаясь и думая, что уже наступило это ужасное "завтра".

На рассвете в палату, держа что-то под халатом, неслышно вошла Мотя, шепотом разбудила Петю и, оглянувшись по сторонам, быстро и ловко поставила ему на зажившую рану крепкие горчичники.

К тому времени, когда надо было идти на комиссию, Петино бедро заметно побагровело, а на месте ран выскочили такие волдыри, что Петя даже сам испугался.

Мотя подала ему костыли, перекрестила его, и Петя в накинутом поверх белья лазаретном халате поскакал, как кузнечик, на комиссию.

– Болит? – спросил главный врач, тыкая в волдыри гладко обструганной сосновой лучинкой.

– Ой! – сказал Петя.

– Так не надо было ставить горчичник, – сказал врач и сделал в списке против Петиной фамилии птичку.

– Здоров. К воинскому начальнику. Следующий! И все было кончено.

– Ну что? – спросила Мотя, когда Петя, держа костыли под мышкой, вошел в отделение.

Но он мог бы и не отвечать. По его слабой улыбке Мотя поняла все.

– К воинскому начальнику.

– Вот шибанники! – закричала Мотя с возмущением. – И вы, Петя, пойдете?

– А что же делать?

– Не ходите. Честное благородное, не являйтесь!

– Как же я могу не явиться?

– А вот просто так: не являйтесь, и годи.

– Нельзя, Мотичка.

– А я вам говорю, можно. Она минуту что-то соображала.

– Слушайте здесь, – быстро зашептала она, увлекая его в глубину коридора, в комнатку, где помещались дежурные "нянечки". – Идите отсюда, прямо как есть, на Ближние Мельницы, а ваши вещи пускай черным ходом забирает Анисим и несет следом за вами. Поживите пока что у нас. Помните, как вы у нас когда-то жили? Вот было времечко!

Ее глаза нежно засветились: наверное, вспомнила подснежники.

– Тем более, что и ваш знаменитый Павличек тоже у нас на Ближних Мельницах живет. А за воинского начальника не беспокойтесь. Войне все равно конец. Позавчера вернулся с Румынского фронта Аким. Он едет в Петроград делегатом от Румчерода на Второй съезд Советов. Так что там, на позициях, делается, и не спрашивайте! Скоро власть Советам, и тогда земля крестьянам, фабрики рабочим, всем трудящимся мир, а буржуазии крышка. И не будет больше никакой войны. Годи! А вы говорите, воинский начальник. Начхали мы на воинского начальника!

Она засмеялась и потом, прижавшись губами к его уху, прошептала:

– Днями начнется.

Петя искоса посмотрел на Мотю, удивляясь, какая она стала бойкая, речистая, с какой легкостью она произносит такие слова, как "буржуазия", "Совет", "Румчерод". А она, не обращая внимания на Петино удивление, начала с увлечением описывать политическую обстановку в Одессе. Хотя все это она говорила с чужих слов, но видно было, что и сама кое в чем разбирается.

– Вы, наверное, Петя, слышали, что на той неделе было объединенное заседание Советов, так подавляющим большинством голосов прошла наша резолюция. Так и в газетке "Одесский пролетарий" напечатано. В этой резолюции говорится, что только переход власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства может прекратить все бедствия, безобразия, дороговизну и войну, так и далее, так и далее. Аким говорит, что делегаты на Второй съезд получили наказ отстаивать лозунг немедленной передачи всей власти в стране Советам. Вот тогда мы, Петичка, заживем. А вы говорите, воинский начальник! Не сомневайтесь, смело идите жить до нас на Ближние Мельницы.

И Мотя простодушно заключила:

– Не прогадаете.

Это, конечно, было очень соблазнительное предложение. Но Петя все еще продолжал чувствовать себя боевым русским офицером, связанным присягой.

– Я не дезертир, – сказал он.

– А горчичники ставили? – бойко спросила Мотя.

– Это ты мне ставила.

– Не имеет значения.

Петя почувствовал затруднение.

– Горчичники, понимаешь, это еще ничего не доказывает, – подумав, сказал он. – Горчичники – это значит ловчиться. А драпать на Ближние Мельницы – совсем другое дело.

– Ну, если вам не жалко своей головы, то как хочете. – Мотя поджала губы. – Все-таки вы, Петя, подумайте. Мамочка будет очень рада. Она вам зараз сготовит такого гарного кулеша! Кулеша нашего вы еще не забыли? – не без кокетства сказала Мотя, глядя на Петю через плечо грустными глазами.