Зимний ветер

Ленин с любопытством взглянул на Гаврика.

– Сколько же ему тогда было от роду?

– Лет девять, – ответил Жуков.

– Восемь, девятый, товарищ Ленин, – сказал Гаврик, щурясь на Ленина, как будто бы тот светился. – А потом я вам даже один раз письмо от группы одесских товарищей переправлял через одного знакомого человека. Адрес: Париж. Четырнадцать. Мари-Роз. Ульянову. Скажете, нет? – спросил он неожиданно совсем по-детски.

– Верно! – воскликнул Ленин и захохотал. – Был такой случай. Это когда вы никак не могли размежеваться с меньшевиками. – Видя, что пачки сползают с плеча Гаврика, Ленин подхватил их обеими руками и легко бросил на пол. – Вы солдат какой части? – спросил Ленин, искоса поглядывая на складную, аккуратную фигуру Гаврика в короткой и старой, но хорошо пригнанной пехотной шинели с матерчатыми погонами и в кожаной фуражке с облупившейся солдатской кокардой. – Самокатчик?

Ленина ввела в заблуждение кожаная фуражка Гаврика.

– Он у нас товарищ, так сказать, из разных частей, – подмигнул Жуков Ленину. – На все руки мастер, но главным образом по связи. Большую работу проделал в действующей армии. Дважды ранен. В партии с шестнадцатого года.

– Ого! Молодой, да из ранних! – засмеялся Ленин.

– Мой старый друг, – сказала Марина, коротко тряхнув головой в финской шапочке с черным кожаным верхом и кожаной пуговкой, из-под которой красиво выбивались каштановые, немного остриженные волосы. – Мы с ним, дядя Володя, вместе в Одессу едем.

– Мама в курсе? – спросил Ленин. – А то у меня смотри! – И погрозил пальцем.

Он знал ее совсем маленькой девочкой в эмиграции в Париже, в Лонжюмо, в Швейцарии, и теперь ему странно и весело было видеть эту смелую, красивую, независимую девушку с револьвером на поясе, дочь Павловской, по-видимому влюбленную в складного солдатика-большевика с мальчишескими веснушками и рыжеватыми насупленными бровями, "мастера на все руки, а особенно по связи", здесь, в Смольном, через несколько дней после той революции, которой была посвящена вся его жизнь.

Узнав, что товарищ Ленин находится в экспедиции, сюда повалил народ со всего Смольного.

– А вот еще товарищ из нашей южной группы, делегат Румынского фронта, – сказал Жуков Ленину, заметив в толпе Акима Перепелицкого, накрест обмотанного пулеметными лентами и с двумя ручными гранатами за поясом.

– На! Аким Перепелицкий! Появился наконец! – воскликнул Гаврик. – Где пропадал? Почему я тебя не видел на открытии съезда? А еще делегат!

– Зимний брал с ребятами. Потом трошки постоял на втором заседании, проголосовал за мир и за землю и опять пошел с патрулями по городу, чтобы в случае чего давить любую контрреволюцию на месте. Товарищ Ленин, – сказал Перепелицкий, проталкиваясь к Владимиру Ильичу, – извините, знать вас, конечно, добре знаю и на съезде видел, но лично не имел случая. Так позвольте мне от имени солдат Румынского фронта и вообще от всех трудящихся Юга пожать вам руку.

– Спасибо. Очень приятно. Передайте привет одесским большевикам, – сказал Ленин, крепко потряхивая руку Акима Перепелицкого.

– Передам непременно!

– И пусть одесские трудящиеся, не откладывая, берут власть в свои руки. Надо ковать железо, пока горячо. Да и еще вот что. Там у вас рабочие уже два месяца не получают заработной платы. Казначейство пусто. К сожалению, в настоящее время у нас у самих ничего нету, хотя мы и являемся русским правительством. Банковские чиновники саботируют и не желают давать деньги по нашим ассигновкам. Но можете быть уверены, что мы этот саботаж сломим вооруженной рукой, а саботажников будем беспощадно расстреливать. – Глаза Ленина сверкнули, сухая, желтоватая кожа на скулах натянулась, и крупный рот слегка ощерился, обнажив крепкие зубы. – Тогда мы пошлем вам миллионов шестьдесят, чтобы вы незамедлительно расплатились с одесским пролетариатом и ликвидировали всякую задолженность, потому что это – форменное безобразие. А пока убедите рабочих, что надо немного потерпеть. Они вас уважут. – Ленин улыбнулся. – Значит, товарищи, – прибавил он, обращаясь уже ко всем, – счастливого пути. И берите на дорогу, кто сколько может захватить. Не стесняйтесь. – Ленин стал срывать с пачек обертку, едко пахнущую керосином, брать листовки, аккуратно их складывать и с веселым, каким-то мальчишеским, как подумалось Жукову, озорством совать во все карманы Перепелицкого, Гаврика и Родиона Ивановича. – Берите, товарищи, берите. И помните, что сегодня в нашей стране, да и во всем мире, нету сильнее динамита, чем эти весьма понятные, простые русские слова: хлеб, земля, мир.

Делегаты стали разбирать листовки, класть их в вещевые мешки, ранцы, подсумки.

Ленин снова посмотрел на Жукова и вдруг как бы впервые увидел на его бескозырке георгиевскую ленту с золотыми, потемневшими буквами.

– А знаете, это очень хорошо, что вы надели свою старую форму. Носите ее, не снимая. Это тоже, знаете, своего рода динамит. "Потемкин-Таврический". Вы когда уезжаете?

– Ночью.

– Через Москву? – Да.

– Там сейчас восстание юнкеров, уличные бои, опять Пресня, как в пятом. Вопрос: пропустит ли вас Викжель?