Зимний ветер

– Бог не допустит! – строго сказала она с таким видом, как будто бог находился в распоряжении генерала Щербачева и был сослуживцем мужа, примерно в равных с ним чинах, ну, может быть, на одну звездочку старше. – Тем более, – сказала она, сделав большие глаза, – что у нас в Волынской губернии полторы тысячи прекрасных пахотных земель. А "они" собираются отдать всю землю мужикам. Вообразите себе, без выкупа! Если бы с приличным выкупом, можно было еще подумать. Но просто так, за здорово живешь… Нет уж, пардон. Конечно, это нас окончательно не разорит, потому что у меня есть в сейфе Азовско-Донского банка – антр ну суа ди – ценные бумаги, драгоценности, бриллианты… Все это принадлежит девочкам. – Она ласково, поощрительно посмотрела на Петю, потом на Ирину. – Впрочем, ужас, ужас, – тут же добавила она со свойственной ей непоследовательностью, – но я твердо надеюсь, что генерал Щербачев и Центральная Рада сумеют сохранить порядок и не позволят черни взламывать сейфы. – Затем она почему-то перекрестила Петю и, зарыдав, удалилась к себе в комнату, величественная, как вдовствующая императрица.

– Бог не допустит, – в последний раз послышалось из будуара, и все смолкло: по-видимому, генеральша стала приводить в порядок разрушения, которые причинили ее лицу слишком продолжительные рыдания.

А Ирина и Петя снова провели весь день вместе, мучая друг друга поцелуями, недоконченными фразами, полуулыбками. И конца этому не предвиделось. Генеральша Заря-Заряницкая оказалась права. Несмотря на то, что подавляющее большинство рабочих Одессы, многие солдаты и матросы уже твердо стояли за Советскую власть, все осталось по-прежнему. Время еще не пришло.

23

СКОРО СКАЗКА СКАЗЫВАЕТСЯ

Петя почувствовал во сне, что его душат. Он хотел повернуться на другой бок, но не мог пошевелиться. На него навалилось что-то тяжелое и не пускало. Он сделал над собой усилие и проснулся. Но кошмар на этом не кончился. На Пете продолжал кто-то сидеть и даже слегка подпрыгивал.

Петя сорвал с головы полу шинели, которой укрывался, еще раз попытался вскочить, вырваться, но жиденькая походная кроватьсороконожка разъехалась, и Петя очутился на земляном полу вместе с тем, кто на нем сидел верхом.

В ту же минуту Петя увидел чью-то зимнюю солдатскую гимнастерку, матерчатые погоны на крепких плечах и знакомое лицо с наморщенным веснушчатым носом, рыжеватыми бровями и такими же усиками.

Это был Гаврик.

– Пусти, босяк! – закричал Петя дрыгаясь.

– От такового слышу, – прошипел Гаврик, еще сильнее наваливаясь на Петю.

– Засушишь!

– Мала куча! – раздался грубый голос Павлика. – Женька! Вперед! В атаку! Дави их, гадов!

– Наших бьют!

И сверху на барахтавшихся приятелей с воплями и сиплым смехом упали Женька и Павлик.

– Пустите, эфиопы! – глухо стонал Петя где-то в самом низу кучи.

– Жми его, я его знаю! – кричал Гаврик.

– Ты! Нижний чин… Серая порция… Ты как смеешь сидеть верхом на офицере? – кряхтел и отплевывался Петя, стараясь вылезти из кучи.

– Видали мы таких офицеров.

– Я раненый.

– Видали мы таких раненых.

– Стать как полагается!

– А раньше! Кончилось ваше времечко!

– Не скажи, брат…

При этом Петя ухитрился схватить Гаврика за ногу в рыжем солдатском башмаке и зеленых вязаных обмотках.

Гаврик крякнул, но не удержался и отлетел в сторону.

Не на шутку озлившись, Петя без особого труда расшвырял мальчишек и теперь сидел посреди сарайчика в бязевой рубахе и подштанниках с тесемками, с вихром на макушке, потный, разгоряченный битвой.

Петя великодушно протянул поверженному противнику руку:

– Дай пять, будет десять, – и поднял Гаврика с земли.

– Смотри, какой стал сильный. Прямо Лурих второй, Эстляндия, – сказал Гаврик, поправляя распустившиеся обмотки. Лурих второй был знаменитый борец. – А ну, покажись, какой ты есть офицер.

– Гляди.

– Шик!

– Ты откуда взялся? Прямо из Петрограда? Давно?

– Три дня назад.

– Где же ты пропадал?

– По делам всяким. Мы устроились в гостинице "Пассаж".

– А я, как видишь, тут, у вас, на Ближних Мельницах.

– Судьба играет человеком, она изменчива всегда: то вознесет его высоко, то в бездну кинет без следа.

Они стояли друг против друга, не скрывая радости и любопытства. Ни Петя, ни Гаврик не нашли друг в друге особых перемен, хотя эти перемены были налицо.

Так всегда бывает с друзьями детства. Лишь в первый миг поразит какая-нибудь новая, незнакомая черта – пробивающиеся усики, другая прическа, чужая интонация, повадка…

Но глаза, а в особенности та вечная, никогда не изменяющаяся у человека световая точка в зрачке, единственное, неповторимое выражение лица, манера морщить нос, запах кожи – все это прежнее, хорошо знакомое, вечное, как их взаимная приязнь и дружба на всю жизнь.

Они еще не сказали друг другу ни одного толкового слова, а уже между ними установилось то глубокое, безошибочное понимание, которое связывает лишь людей, съевших вместе, как говорится, пуд соли. Они молчали, многозначительно улыбаясь, и время от времени поглаживали друг друга по спине.

– А где же Марина? – спросил наконец Петя.