Зимний ветер

– Тут, – ответил Гаврик, показывая большим пальцем на дверь.

Когда в два счета, по-военному, одевшись, Петя шагнул из сарайчика во двор и вдруг увидел Марину в финской шапочке, с наганом, в первый миг она показалась ему совсем неузнаваемой, даже чужой.

– Здравствуй, – сказала она, с открытым любопытством рассматривая Петю, и протянула ему руку.

– Здравствуй, – ответил Петя.

Их рукопожатие было крепким, но вместе с тем осторожным.

Они оба смутились. Петя продолжал с удивлением ее разглядывать.

– Не удивляйтесь. Это я, – сказала Марина, переходя на "вы". – Не узнали?

Он действительно ее не узнавал.

Но вот она как-то слегка набок повернула голову, нахмурилась, и в тот же миг Петя узнал прежнюю Марину.

Сердце его вздрогнуло.

– Вы получили мою открытку? – спросила она.

– Да, – ответил Петя.

– Почему-то я очень хотела вас видеть.

– Я тоже.

– Вы были ранены. Но, надеюсь…

– Да, да. Кость не задета. Но теперь это уже не имеет значения.

– Почему?

– Мир!

– Какой мир?

– Который вы привезли из Смольного.

– А!

Смущение не только не проходило, но даже усиливалось.

– Я вам, кажется, писала, что мы собираемся сюда. Вот мы приехали, – сказала она после небольшого молчания. – Вы рады? Вы, конечно, поняли из моей открытки, что Черноиваненко – мой муж.

Теперь она снова из знакомой девочки превратилась в незнакомую молодую женщину.

Она смотрела на него с преувеличенной независимостью.

Петя догадался, что она смущена, так как опасается с его стороны ухаживания. Может быть, она думает, что он до сих пор в нее влюблен? Петя грустно улыбнулся.

Она по-своему истолковала его улыбку.

– Вам странно?

– Что?

– Что мы с Гавриком теперь вместе?

– Ничуть.

Но ему действительно было странно. Он еще не знал, что это всегда сначала кажется странным.

– "Нас венчали не в церкви, не в венцах, не с свечами! – вдруг запела она небольшим, но каким-то свободным, даже слегка вызывающим голосом. – Нам не пели ни гимнов, ни обрядов венчальных". – Она красиво тряхнула каштановыми кудрями и снова превратилась в ту Марину, которая некогда сидела с Петей у костра. – Ну, а вы? Что вы? – спросила она с оживлением.

В этом вопросе заключалось все.

Петя понял. Ему стало не по себе. Что он мог ответить?

– Ничего. Живу, – ответил он с неловкой улыбкой.

– Но все же? – настойчиво сказала Марина. – Вы с кем?

Он понял, что она спрашивает о его политических убеждениях.

Ответить было очень трудно. Вернее, даже невозможно.

– Что ты, Марочка, с места в карьер пристала к человеку? – нежно сказал Гаврик. – Не видишь, что он еще не совсем проснулся. Дай ему очухаться. Держись, Петя! Ты ее еще не знаешь. Хлебнешь горя.

– Хорошо, не буду, – послушно сказала Марина. – Об этом потом. В кого влюблен? – спросила она Петю, резко изменив тон.

– Почему ты думаешь, что я непременно в кого-нибудь влюблен?

Они снова незаметно перешли на "ты".

– Я тебя знаю. Ты всегда в кого-нибудь влюблен. Скажешь, нет?

– Допустим.

– Ага, сознался!

– Сознаюсь. Влюблен.

– Что? Серьезно страдаешь? – оживился Гаврик.

– Не страдаю, но…

Петя посмотрел на Марину и громко вздохнул, даже слегка повернул глаза вверх.

Вздохнул он исключительно для того, чтобы слегка подразнить Гаврика.

К его крайнему удивлению, Гаврик так и взвился.

– Ты это брось, старик, – сказал он тяжело и медленно. – А то знаешь… Лучше не трожь! – У него совершенно неожиданно неприятно оскалился рот и по-волчьи засветились глаза.

– Чудак, я же пошутил! – сказал Петя, слегка даже струхнув.

– Ну и я пошутил, – сказал Гаврик.

– Он у меня просто зверь, – заметила Марина не без гордости. – Ты его лучше не дразни.

– Ладно, проехало, – добродушно сказал Гаврик. Ему уже было неловко за свою глупую вспышку.

– Одначе, Петька, – сказал он решительно, – давай условимся так: ты вздыхай перед своей, а перед моей я сам буду вздыхать. Ну, не серчай. Это я потому, что сильно-таки ее люблю. Понимаешь, какое дело! Ты со мной согласна, любушка? – обратился он к Марине, слегка обнимая ее за плечи.

Она ничего не ответила, но одобрительно улыбнулась ему открыто, жаркой улыбкой.

– А ты ревнючий, – засмеялся Петя.

– Значит, любит, – сказала Марина. Гаврик оживился,

– Понимаешь, Петя, какое дело: мы сюда торопились как на пожар, боялись, что попадем к шапочному разбору, а у вас тут, в нашей знаменитой Одессе-маме, даже не чухаются.

– Ты насчет чего?

– Насчет того самого. Пора, братишка, брать власть в свои руки. В Петрограде, как ты знаешь, все прошло как по маслу. Почта, телеграф, телефон, Зимний – четыре сбоку, и ваших нет.

Гаврик говорил не без некоторого удовольствия, щегольнув новой поговоркой, которую сам только недавно услышал на станции Раздельная от одного морячка-дезертира из Дунайской военной флотилии.

– Здесь совсем другая ситуация, – многозначительно сказал Петя, немного задетый слишком лихим тоном Гаврика и не желая ударить перед ним лицом в грязь, для чего даже употребил в дело слово "ситуация".

– А именно? – сразу же насторожился Гаврик.

– В Румчероде засели хотя и социалисты, но в общем умные люди и патриоты…

– Ты что, соображаешь, что говоришь?

– А что?