Злая корча

Заразность болезни, о которой Фукидид писал: «люди вымирали целыми домами», что представлялось естественным в рамках распространенной тогда миазматической теории, — вообще частая ошибка при эрготизме, поскольку создается впечатление, что члены одной семьи умирают, заразившись друг от друга. Сходную ошибку допустят марбургские врачи в 1597 году, дав первое и широко известное описание конвульсивной формы эрготизма (die Kriebelkrankheit, то же, что в России «злая корча»), но посчитав заболевание контагиозным[44]. Реальная причина была в том, что обычно члены одной семьи ели один и тот же хлеб, из того же мешка муки. Заражение же зерна неравномерно, попадут или не попадут рожки спорыньи в конкретный мешок — лотерея. Советские авторы описывали точно такую же картину при отравлении спорыньей: «вспышки эрготизма группировались в отдельных семьях, в зависимости от засоренности зерна, собранного ими осенью»[45].

Таким образом, афинская чума вполне могла быть вызвана спорыньей (самой по себе или выступившей в роли фактора, понижавщего иммунитет при том же тифе, например) с местных пшеничных (или пусть даже ячменных) полей. Конечно, это лишь очередная гипотеза, двести какая-то по счету, — но единственная, позволяющая увязать вместе оба феномена, связанных, возможно, со спорыньей в Древней Греции. Определенно же, на основании множества хроник, можно говорить об эпидемиях эрготизма лишь со средневековья.

После подозрительной афинской чумы об эпидемиях эрготизма долго ничего не слышно. Спорынью подозревали и в других морах, например, в эпидемии в Галлии во время осады Марсилии (Марселя) Гаем Юлием Цезарем, но сам Цезарь признаков отравления не приводит, поэтому определенно утверждать нельзя[46]. Мор в Лиможе в 591 году, упомянутый в «Истории франков» Григория Турского, когда «многие погибли от небесного огня» (plerique igne caelesti consumpti sunt)[47]

, вполне возможно, был эрготизмом, как считал Гирш[48], но никаких уточняющих данных не существует, и мы не можем быть в этом уверены.

Достоверно зафиксированы эпидемии эрготизма только с IX века. Когда рожь распространилась в Германии (впервые упоминается в саксонских капитуляриях в 797 году[49]), то в Ксантенских анналах под 857 годом появились и первые описания болезни: «Великое мучение от гнойных пузырей распространилось среди людей и завершалось оно отвратительным гниением, так что перед смертью [телесные] члены отмирали и отваливались»

[50]. В следующем веке эпидемии происходили уже довольно часто, а во второй половине XI века, как раз перед крестовыми походами, отравления во многих регионах Европы стали почти перманентными. Эта же пандемия затронула в то время Полоцк и Киев.

По выражению профессора биологии Льюиса: «Через темные века и средневековье, видения и интоксикация спорыньей шли рука об руку»[51]. Но если возникали массовые эпидемии, то еще раньше должны были появиться и галлюцинации от спорыньи. И эти видения не могли не использовать в своих целях те, кто мог получить от них выгоду. Спорынья по-прежнему, как и тысячи лет до того, продолжала служить жрецам. Но теперь уже не жрецам Элевсина, а жрецам Смерти.

В конце прошлого века авторы статьи «Биохимия крестовых походов», утверждая, что «хронический эрготизм среди населения средневековой Европы был практически неизбежен»[52]

, попытались показать, что эти походы были спровоцированы именно галлюциногенным отравлением. Это вполне очевидный вывод, но все же, на мой взгляд, неполный. Не менее значимым фактором массовости движения являлся просто дикий страх перед непонятной эпидемией, и на этот фактор прямо указывал современник первого похода. Также понятно, что без пропаганды папства, которое использовало такую ситуацию в своих целях, любые галлюцинации и видения без необходимых «установок» не могли сработать, и движение не вылилось бы именно в крестовые походы — произошли бы лишь местные волнения, погромы и восстания.

Глава 3

Deus lo vult

Возможно, с моей стороны было несколько поспешно, даже, сказал бы я, скоропалительно делать подобные выводы, но всякий раз, когда кто-то заводил при мне разговор о том, что видел или слышал нечто, недоступное восприятию окружающих — если только дело не обошлось без мощных галлюциногенов: мухоморов, спорыньи и т. п., — я мысленно утверждал: мы имеем дело с сумасшествием или наглым обманом.

Тибор Фишер. Философы с большой дороги