Вставил антенну, подсоединил свежую анодную батарею БС-Г-70, замкнул контур обратной связи – сейчас мне без надобности слабые заграничные голоса.[182]
Натянул на голову неуклюжие бакелитовые наушники. Подождал, пока внутри лампы затеплится оранжевая нитка, осторожными поворотами крутилочки настроился на "Новый Коминтерн".[183]Голос диктора, тяжеловесный как колесо ломовика, по-одному проталкивал слова сквозь шорох мирового эфира:
— Есть! Мы смогли! — прокричал я, не отрываясь от приемника.
И снова сосредоточился на далеком голосе, даже глаза прикрыл в старании впитать каждую мелочь.
Дыхание перехватило судорогой. Там столько народа на всей улице не было! Я потянулся поправить воротничок толстовки, но пальцы наткнулись на грубую веревку.
Ехидное пояснение Блюмкина обогнало мой вопрошающий хрип:
— Предупреждал, пожалеешь! Уж извини, что так долго, по старой дружбе тебя надо было бы пристрелить еще там, у болота. Да только Саша мне позарез нужна, должен же я ей как-то твою безвременную кончину обставить.
Скотина болтливая! Он что, так шутит?! Я же намного сильнее! Скорее выдрать из рук идиота конец веревки, впечатать в скулу кулак, чтоб кувыркался до самой стенки! Но бесценные мгновения потеряны в инстинктивной попытке засунуть пальцы под петлю. Подняться с кровати не удалось – пол вывалился из-под ног. Зато я дотянулся до ног предателя.
Чуть-чуть, и дернуть!
— Ну-ну! Не ерепенься, сейчас, оформлю в лучшем виде! Тут такой крюк замечательный! Будешь болтаться на нем заместо керосинки, как положено гнилому интеллигенту.
Страшный рывок за шею откинул меня от такой близкой и желанной цели, скрюченные яростью пальцы ухватили пустоту. В спину саданул чужой сапог. Как же он так быстро?!
— Лев Давыдович будет доволен! — в уши прорвался тусклый, как пропущенный сквозь вату, но торжествующий победу голос Блюмкина. — Да и мне больше славы без наивного дурачка!
Темнота отчаяния поглотила сознание.
Поцелуй соленых губ – неужели смерть так встречает неофитов в своих чертогах? Следом пришел обжигающий удар по щеке, за ним – по другой, вроде как для симметрии. В глаза брызнул тусклый свет. Черты склонившегося надо мной лица медленно сползлись в осмысленный образ.
— С-с-сашенька! — чуть слышно просипел я.
Горло обернулось узкой переломившейся соломинкой, через которую в легкие с трудом и болью продиралась тоненькая струйка воздуха. Руки сработали быстрее мозга – сами собой нащупали ослабленную петлю и сбросили ее с шеи. Но легче не стало.
— Алешка! — всхлипнула моя спасительница. — Владычица, Пресвятая моя Богородица. Твоими всесильными и святыми мольбами перед Господом нашим отведи от меня, грешного и смиренного раба Твоего…
С трудом, цепляясь за спинку кровати, я сумел утвердиться на дрожащих от перенапряжения ногах. Под каблуками старыми костями прохрустели осколки разбитых наушников. Руки сочатся кровью и болью от сорванных об доски пола ногтей. Горло в огне.
Жив!
А вот Блюмкин мертв. Валяется как падаль в мокрых штанах, с аккуратной дыркой в затылке. Ненадолго задержалась его судьба в сравнении с историей моего мира! У изгвазданных в грязи сапог навсегда бывшего партнера блестит никелированными узорами дамский браунинг.[184]
Ох, все же какой удачный подарок я сделал Александре перед терактом! Не напрасно две обоймы по бутылкам расстреляно – свалила предателя одним выстрелом.