Близился рассвет. Первые лучи восходящего солнца ещё только набирали силу, силясь разогнать лёгкий туман, появившийся поутру. Тёплый ветер, начав разбег на холме, с упоением промчался по городу, и в своём гордом полёте заглянул в двухэтажный дом, стоящий на отшибе. Пролетев через оконный проём, угрожающе скалящийся обломками стекла, он прошелестел по первому этажу, вздымая со стола какие-то бумаги и разбрасывая листы. По лестнице на второй этаж ветер взобрался уже едва-едва. Но этого затухающего порыва хватило, чтобы увидеть мужчину, сидевшего прислонившись к стене.
Услышав принесённый ветром звук сирен, человек усмехнулся. Провёл рукой с зажатым в ней пистолетом по лбу, утирая выступившую кровь. Через несколько минут, судя по звуку, к дому должны подъехать полицейские машины. Мужчине было всё равно. Ныли укусы, которые он получил ночью, раны сочились кровью. На лужайке перед домом была могила, в изголовье которой воткнут небольшой кинжал – могила его сына…
Почувствовав резкую боль в боку, человек бросил взгляд вниз. Там кожа ходила буграми, под ней словно что-то перекатывалось. Он ещё раз криво усмехнулся, услышав тормоза подъехавших машин и звук захлопываемых дверей. Поднеся к лицу дуло пистолета, мужчина засунул его в рот, и, промедлив лишь секунду, нажал на курок.
Грани сознания
Крик прозвучал резко, больно. Без каких-либо предисловий, неожиданно и властно разорвав тишину, заставив её откатиться беспомощно. Тусклая лампочка выхватила из тьмы длинный коридор с рядами одинаковых синих дверей. С лёгким потрескиванием зажёгся настенный светильник. И вновь всё стихло. Тишина попыталась восстановить былой порядок и накрыть мягкими объятиями этаж здания. Но снова раздался крик, надрывный, словно из человека вытаскивали душу, забирали самое сокровенное. На самой высокой ноте звук замер, предательски задрожав, и сорвался вниз, уже хрипя и задыхаясь.
Гулкий топот ног отразился от стен и окончательно добил ещё пытавшуюся завладеть пространством тишину. Раздались громкие голоса, постепенно приближающиеся к коридору. Звук распахнувшейся железной двери слился с новым криком. Вбежавшие санитары бросились от лестничного проёма к одной из палат. Торопливо и суетно они возились с замком, стараясь быстрее набрать код на двери и войти внутрь, где раздавались ритмичные удары, которые сопровождал чавкающий звук. Кто-то не выдержал и выругался, передавая полноту чувств. Из палаты в ответ раздался нечеловеческий хохот.
В следующее мгновение санитарам удалось отворить дверь, и они ворвались в помещение. В углу сжался в комок худощавый юноша с разбитым в кровь лицом. Тело лихорадило, била крупная постоянная дрожь, полосатая одежда была пропитана потом, местами виднелись густые алые пятна. Пациент всхлипывал, хрипел и раскачивался из стороны в сторону, как маятник. Безумный взгляд был направлен сквозь санитаров, словно человек не видел людей в белых халатах.
Вбежавшие люди связали руки, уложили на кровать, поставили юноше укол и вызвали по рации главврача.
В палату зашёл пожилой мужчина в белом распахнутом халате, оглядел помещение, и, цокая языком, приблизился к кровати.
– Очередной припадок, профессор, – обратился к вошедшему мужчине один из санитаров. – Уже третий за две недели. В остальное время больной ведёт себя вполне адекватно…
– Евгений Штольм… – задумчиво протянул профессор, разглядывая пластиковую карту болезни, – переведён из Германии три недели назад. Да, я сам принимал этого больного, помню, помню. С завтрашнего дня занимаюсь им сам.
– Он как будто пытался разбить себе голову, – санитар промывал раны в области черепа. – Мы дали галоперидол с аминазином, Геннадий Михайлович.
– Хорошо, завтра начнём…
Так уж получилось, что я с детства тянулся к клинической психологии, а точнее, к психиатрии. Мне нравилось читать книги, посвящённые этой науке, разбирать отклонения в сознании людей, пытаться понять, что же способствует изменению человеческого сознания. Искривление восприятия, влияющее на поведение человека, поступки, которые нельзя объяснить привычным пониманием мира. Мой отец, известный врач, подогревал моё стремление к изучению психиатрии. Впоследствии я забросил это увлечение и выбрал путь журналиста, хотя, обучаясь в университете, частенько писал статьи о некоторых пациентах, благо для меня всегда был карт-бланш в местной психиатрической больнице, где и работал главным врачом мой отец, профессор Александров.