Злодей

– Меня возбуждало смотреть, как ты нервничаешь. – Я наклонился и погладил ее по растрепанным светлым волосам, будто домашнего питомца, после чего подошел к креслу и открыл стоящую возле него коробку с сигарами.

– Что, прости?

– Охотно. Прощена и свободна. Уже как шесть минут с момента, когда мы закончили. – Я махнул ей рукой.

У нее были сногсшибательные сиськи, особенно, когда она внезапно резко встала. Полные, грушевидной формы с розовыми сосками, похожими на две маленькие бриллиантовые сережки. Моя жена подняла платье с пола и надела его, качая головой.

– Петар вызовет тебе водителя. – Я зажал сигару уголком рта, набирая сообщение управляющему поместьем, пока Персефона пыталась втиснуть ноги в пару туфель Manolo Blahnik, в которых натерла мозоли.

– Иди ты в задницу, Килл.

– Можно попробовать. Как насчет завтра? У меня есть свободное время в обед. Если не получится, то тебе придется ждать, пока я вернусь с работы примерно в половине десятого.

Она молча развернулась и зашагала к двери. Остановилась на пороге, уперлась рукой в стену и посмотрела на меня поверх своего изящного плеча.

– Знаешь, я ведь такая же, как и ты.

– Очень в этом сомневаюсь. – Я неотрывно смотрел в телефон, уже отвечая на письма от юридического отдела. Не самое лучшее проявление джентльменского поведения, но я знал: если взгляну на нее, то попрошу остаться.

– Мне тоже нравится смотреть, как ты нервничаешь.

Моих губ коснулась ухмылка.

– Очаровательно. Меть высоко, Цветочница.

– Вот почему, пока я танцевала сегодня с Эндрю Эрроусмитом, я приняла его предложение, – спокойно пояснила она.

Я тотчас оторвал взгляд от телефона.

– Какое предложение?

– О, посмотрите-ка, – мило улыбнулась она. – Теперь ты весь внимание.

– Какое предложение? – повторил я, понизив голос.

– Обучать его детей.

Я понимал, что делал Эрроусмит.

Подводил мою жену ближе к моей тайне. К моему позору. К заряженному ружью. Заставлял ее осознать, кем я был, что это означало, и насколько я уступал ее очевидному совершенству.

Я вскочил с места, намереваясь высказать ей свое мнение.

Она подняла руку.

– Брось, муженек. У тебя свои условия, у меня свои. Одним из них было мое желание продолжить работу.

– В качестве воспитательницы, а не гувернантки моего заклятого врага. Это идет вразрез с соглашением об отказе от конкуренции, который ты, кстати говоря, подписала.

– Ты не можешь указывать, как мне поступать с моей карьерой.

Ее голос звучал безмятежно, будто она парила на облаках, которые так сильно любила.

По моим венам понесся раскаленный докрасна гнев. Пульс участился.

Не к добру.

– Только что указал. – Я сверкнул зубами, выпуская дым. – И я повторю еще раз для отстающих извилин: ты не будешь работать на Эндрю Эрроусмита. Видишь? Все просто.

Персефона сцепила ладони вместе, словно само очарование.

– В таком случае ты не будешь бурить скважины в Арктике.

И вот так внезапно я уже больше не рисковал попросить ее остаться.

– Прости, милая, но твоя задача – скакать на моем члене, а не давать мне деловые советы.

Она кивнула.

– Ну тогда твоя – сделать мне ребенка, а не указывать, кого мне навещать по выходным и с кем работать.

– Это нарушение нашего контракта, – предупредил я.

Персефона сделала вид, будто размышляет об этом, а потом повела плечом.

– Тогда уходи от меня.

– Ты же знаешь, что развод – не вариант, – процедил я.

Она поморщилась.

– А это и впрямь сглаживает острые углы контракта?

Вот же маленькая за…

Тут она права.

– Я сделаю твою жизнь очень несчастной, если ты ослушаешься меня, Персефона.

Моя жена взмахнула рукой и прошмыгнула за дверь.

– Я не первый раз замужем. Доброй ночи, муженек!

Шестнадцатая

Персефона

На следующий день я слонялась в учительской во время обеденного перерыва, сжимая в руках остатки энчилады[30] из супермаркета и переминаясь с ноги на ногу, как наказанный ребенок.

Задница болела после ударов, но настоящую жгучую боль мне причиняли шрамы, которые Киллиан оставил на моей душе.

Секс с Киллом не был хорошим. Нет.

Он был умопомрачительным. Невероятным. Таким, подобного которому я не испытывала еще никогда.

Но оттого, как стремительно он вышел и восстановил самообладание, у меня так сильно шла кругом голова, что я не могла дышать. Не потому, что ожидала, будто мы будем часами лежать в обнимку и вести беседы, а потому, что такой резкий переход от чуткости к резкости был для меня подобен удару хлыста. Меня пугала неистовость собственных чувств к нему, а потребность защитить его от опасности вызывала приступ тошноты.

Сводила с ума. Заставляла чувствовать себя безнравственной.

Я никогда не жертвовала своими моральными принципами ради Пакса.

Теперь я все поняла. Поняла, почему Киллиан платил за секс. Дело не в том, что его предпочтения были слишком нестандартны. Он терял контроль, когда был с женщиной. Становился живым, чертыхался, расслаблялся. Слои сдержанности, в которые он облачился, слезали, как змеиная кожа, оставляя его открытым и уязвимым. Он дергался, дрожал и рычал, а его сердце бешено колотилось у меня за спиной, когда он входил в меня.