Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…

– Вроде он бесплатно помощь оказывает. Причем – исключительно старухам.

– Геронтофил?

– Диня, ну почему ты в каждом человеке видишь потенциального маньяка и убийцу?

– Потому что, Нинель Осиповна, криминальная история показывает, что и маньяком, и убийцей может стать любой представитель рода человеческого.

– И ты?

– Если доведут.

– И я?

Пришлось уйти от прямого ответа.

– Как там Сева?

– Отсыпаются после ночи любви.

– Завидуешь?

Теперь доцентша проигнорировала вопрос.

– Ты почему ничего не ешь?

– Да вот никак не могу сосчитать количество столовых в Садограде.

– Одна у нас столовая, Диня, одна. В Торгово-развлекательном комплексе. Столовая для холостяков, молодежи и лентяек.

– А Повар с изуверскими наклонностями там работал?

– Где же еще.

– Тогда надо срочно брать.

– Повара?

– Бутылку водки.

– Зачем?

– Надо кое с кем в Пневе пообщаться.

– Может, лучше коньяк?

– Нет, водка и только водка. Нинель, у тебя случаем в холодильнике колбаса не завалялась?

– Есть немного салями.

– Пойдет.

– На закуску?

– Нет, для Чапы.

– Чапы?

– Для одного умного и доброго песика.

Я вооружился вилкой и ложкой.

– Песика, который охраняет человека, приближенного к Повару.

– Только учти: в столовой кормят гораздо хуже.

Глава 2 Партизанское будущее

Перед марш-броском в Пнево я решил проверить догадку шефа-призрака насчет соседской юности.

Но гамак был пуст.

И я отправился пешедралом к Чапе.

Попутно можно выбрать место для ночной засады.

Но сегодня почему-то с невестами Бога образовался дефицит.

Я держался подальше от людей, массово идущих к Торгово-развлекательному комплексу, и поближе к садам.

Что все-таки лучше?

Стационарная засада, с надеждой, пусть и сомнительной?

Или ночной рейд по участкам – с той же надеждой на ту же удачу?

От вчерашнего научно-фуршетного общения на языке остались глагольная приторность, существительное послевкусие, прилагательная оскомина.

Я безжалостно топтал плотные тени яблонь.

Еще два-три подобных вечера – и можно заказывать говорительный протез.

Я задевал плечом внеоградные согбенные ветки, осыпая душистые яблоки на газон.

И вдруг увидел след на дернине от узкого предмета – возможно, костыля или копыта.

Вспомнилось Пнево.

Мужик, стирающий ползунки.

Чай с пряниками.

Зима.

Уход к бригаде садовода.

Жена, готовая к оплодотворению.

Возвращение.

Следы на снегу, как в госпитале от костылей.

Повезет так повезет…

Вместо белой фаты – сам виновник торжества.

Параллельная вереница характерных нарушений травяной целостности тянулась до калитки с коваными лилиями.

Рискуя нарваться на частный гнев, я перемахнул через парапет и обнаружил следовое продолжение – четкое и свежее.

Совсем недавно здесь прошла узкокопытная тварь.

Я удвоил, утроил, учетверил осторожность продвижения, ожидая чего угодно!

От Повара до снежного человека.

А нарвался на калеку.

– Да, были акты половые! – заорал инвалид, скрестив костыли. – И говорят, еще какие!

– Школьная программа, шестой класс.

Ссориться с одноногим, а тем более травмировать его душу, память и совесть я не намеривался.

Инвалид это понял.

– Дай хоть посмотреть на тебя, мужика! А то достали сплошные распиздяи! Ребенка самостоятельно заделать слабо!

– Так вы думаете, это я – главный ходок?

– А кто же еще? А кромя тебя – некому!

– Логично, – сказал я, вглядываясь в костыли. – Вполне логично.

Передо мной стоял миротворец.

Такие дюралевые костыли, орнаментированные белыми голубками да оливковыми веточками, получали миротворцы, служившие под ооновской эгидой.

Количество голубков соответствовало пройденным странам.

Количество оливковых веток – годам службы.

А сколько его тело приняло свинца, боли, осколков и ненависти – не считал никто, тем более он сам.

– Не бойся, твое инкогнито я никому не открою. Как сношал ты баб, так и сношай дальше.

– Буду стараться на благо Родины!

– А эти вумники переучившиеся, образованцы сраные вообще достойны полного истребления – и чем скорей, тем лучше!

Костыли произвели звук тупых рыцарских мечей, схлестанувшихся на тренировочном сборе перед турниром года.

– Сатанинское отродье хочет ни много ни мало заменить природу, твою мать. Куда это годится: отдельным – гарантированную долговечность, а остальным – дулю с маком!

– Несправедливо.

– Я про то же самое! Почему какая-то богатая курва меняет каждый год по органу и омолаживается, а я обречен сдохнуть от цирроза? Почему какой-то дурак будет лелеять свою дурость лет двести, а меня принудят к добровольной эвтаназии?

– Нехорошо.

– Вот ты бы, мужик, смирился, если бы узнал, что кому-то из чиновников отпущен на доживание, скажем, лишний век-другой, а тебя спишут в шестьдесят-семьдесят за ненадобностью и по причине отсутствия бюджетных средств?

– Ну, пока чиновники до ста еле дотягивают.

– Вот именно – пока. Но я больше чем уверен, что уже составлены поименные списки тех, кто нуждается в срочном продлении жизни, – уверен!

– Хотел бы я заглянуть в эти святцы…

– Да я тебе и так скажу: говенных политиков – устойчивое большинство, доморощенных миллионеров – с полтыщи, ученых недорезанных – в комплекте, ну и поштучно – деятели искусств и писателишки-жополизы.

– И все без жен?