Злой гений Нью-Йорка

— Именно так. Игра началась в 23:00, затем прошло два часа девятнадцать минут игрового времени, что приводит нас в точку 01:19. За это время Рубинштейну на все ходы потребовалось на сорок пять минут больше, чем Парди. Вы можете объяснить, что произошло?

Арнессон, поджав губы, мельком взглянул на протокол:

— Пока не могу. Мне нужно время.

— Тогда давайте так, — предложил Вэнс. — Мы восстановим позицию фигур на момент перерыва и доиграем партию до конца. Мне бы хотелось узнать ваше мнение о тактике.

Арнессон резко поднялся и подошел к стоявшему в углу шахматному столику:

— Отличная мысль.

Сигурд высыпал фигуры из коробки и начал расставлять их на доске:

— Посмотрим, посмотрим… Ага, не хватает черного слона. Кстати, когда мне его вернут?

Он печально и вместе с тем хитро посмотрел на Вэнса:

— Ну да ладно. Нам он здесь и не нужен. Будем считать, что черного слона подменили.

Он продолжил расставлять фигуры в соответствии с тем положением, которое они занимали на момент объявления перерыва. Затем он сел и внимательно осмотрел доску.

— Что-то мне не кажется, что у Парди неблагоприятная позиция, — заметил Вэнс.

— Согласен. Не пойму, почему он проиграл. Ситуация скорее ничейная.

Спустя мгновение Арнессон снова обратился к протоколу:

— Мы пройдем всю партию и увидим, где же произошел казус.

Он сделал с полдюжины ходов и после некоторых раздумий громко хмыкнул:

— Ха! Вот тут у Рубинштейна отличная задумка. Он начал великолепную комбинацию. И какую изящную! Насколько я его знаю, ему понадобилось немало времени, чтобы ее продумать. Да, проработал он все основательно.

— Возможно ли, — предположил Вэнс, — что разработка этой комбинации объясняет такую разницу во времени между черными и белыми?

— О, несомненно. Рубинштейн, очевидно, был в хорошей форме, дабы не затягивать разницу и не уйти в цейтнот. Ровно три четверти часа, или я ничего не смыслю в шахматах.

— Как вам кажется, в котором часу, — с напускной беспечностью спросил Вэнс, — Рубинштейн использовал свои сорок пять минут?

— Что ж, давайте взглянем. Партия началась в одиннадцать, шесть ходов до начала комбинации… Ну, скажем, где-то между половиной двенадцатого и половиной первого… Да, около того. Тридцать ходов до перерыва, шесть ходов с одиннадцати — итого тридцать шесть. Затем на сорок четвертом ходу Рубинштейн взял пешкой слона, шах, и Парди сдался… Да, комбинацию обдумывали между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью тридцатью.

Вэнс рассматривал фигуры: они занимали на доске то положение, при котором Парди сдался.

— Из чистого любопытства, — негромко произнес он, — прошлым вечером я доиграл игру до мата белым. Мистер Арнессон, не могли бы вы сделать то же самое? Мне чрезвычайно интересны ваши комментарии.

Несколько минут Арнессон изучал положение фигур на доске. Затем он медленно повернул голову и посмотрел на Вэнса. На лице Сигурда промелькнула злорадная усмешка.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Вот так позиция! Черные ставят мат в пять ходов. Почти неслыханный финал в истории шахмат. Другого такого случая я что-то не припомню. На последнем ходу слон берет коня — мат. Иными словами, Парди потерпел поражение от черного слона! Невероятно!

Профессор Диллар отложил книгу.

— Что это?! — воскликнул он, подойдя к шахматному столику. — Парди оказался повержен слоном?

Диллар смерил Вэнса пронизывающим и одновременно полным восхищения взглядом:

— Вне всякого сомнения, сэр, у вас были веские причины для детального разбора партии. Прошу вас, простите старику его несдержанность.

Он смотрел на доску с печалью и удивлением на лице. Маркхэм тем временем недоуменно хмурился.

— Так вы говорите, что это исключительный случай — поставить мат одним слоном? — спросил он Арнессона.

— Исключительный — мягко сказано. Это почти что уникальная ситуация. И надо же такому случиться, что попал в нее именно Парди! Уму непостижимо! — Он иронично усмехнулся. — Поневоле поверишь в неотвратимость возмездия. Знаете, этот самый слон двадцать лет преследовал Парди, словно проклятие, отравляя ему жизнь. Вот бедняга! Черный слон стал символом его несчастий. Судьба, ничего не скажешь! Это единственная фигура, которая напрочь разрушала гамбит Парди. Комбинация «слон-конь» всегда сбивала его расчеты, делала всю его любимую теорию недееспособной, и в итоге труд всей его жизни оказался мыльным пузырем. И теперь, когда ему выпал случай стать равным великому Рубинштейну, снова появился этот злосчастный слон и смешал его с серой массой посредственных игроков.

Через несколько минут мы попрощались и направились в сторону Вест-Энд-авеню, где взяли такси.

— Неудивительно, Вэнс, — заметил Маркхэм, когда мы ехали в центр, — что Парди аж побелел при одном вашем упоминании о том, что черный слон в полночь вырвался на свободу. Возможно, он подумал, что вы намеренно оскорбляете его, вновь напоминая о его жизненном фиаско.