«Страшен, должно быть, в гневе!» — подумал Андрей. И все же не утерпел, рассказал о встрече с ночным дозорным. К удивлению Андрея, Брюс развеселился. Но в его сухом, скрипучем смехе можно было уловить нотки горечи и обиды:
— Темнота нашего народа поистине ужасающа!
У Андрея удивленно раскрылись глаза: «Неужто иноземец русским себя считает?» Брюс это заметил:
— Не удивляйтесь. Я родился в России и почитаю ее своей родиной. И хотя я солдат, но льщу себя мыслью, что довольно трудов положил для просвещения сей страны. А вместо благодарности — «колдун» и «чернокнижник». Зависть выскочек… Наушничество и доносы. Не нужен стал Брюс. Монаршим повелением дан маршальский жезл для потребы в поместье.
Шотландец нервно ходил по комнате. По стенам, подобно большой летучей мыши, металась его изломанная тень. С искаженных от гневной обиды тонких губ срывались бессвязные слова. Под ноги попался стоящий на полу инструмент. Брюс с раздражением пнул его. Инструмент взлетел и ударился о стену. Звон разбитого стекла и металла подействовал на Якова Виллимовича отрезвляюще. Он враз остановился, осторожно поднял изуродованные остатки, смущенно посмотрел на Андрея и с тихим смешком опустился в кресло:
— Прошу прощения. Мы говорили о просвещении. Государству потребно иметь грамотных людей, искушенных в разных науках, наипаче в тех, кои для пользы заводов и разных мануфактур служат. Сия задача превеликой трудности, ибо много веков боярство и церковь насаждали невежество. А оно смерти подобно, ибо в отсталости государства таится его погибель. Царь Петр это искоренял и действовал по-варварски, с помощью кнута и плахи.
— Разве одно просвещение может принести государству довольство и силу?
Брюс пытливо посмотрел на Андрея, нахмурился и сухо спросил:
— Вам, сударь, известны другие пути?
Андрей смутился. Можно ли поделиться с Яковом Виллимовичем мыслями, рассказать про долгие мучительные думы, возникшие после чтения Мора? По своему положению шотландец далек от всяких идей равенства. Страшно! Вдруг возьмет и сдаст в Тайный приказ, откуда не бывает возврата.
Крутя пуговицу на камзоле, Андрей думал. Суровый, по слухам, даже свирепый, Брюс привлекал его своей прямотой и честностью… Честностью? Ходили слухи, будто запускал фельдмаршал руку в казну. Может быть, это ложь, как и все остальное, что о нем говорили недруги? Так или иначе, Брюс слишком силен и знатен, чтоб бежать с доносом, в худшем случае выругает и выгонит.
Решившись, Андрей ответил:
— Свобода! Немощь государства проистекает не из невежества, а из рабства!
— Опасные мысли, сударь! Соблаговолите сказать, откуда вы их набрались?
— Я читал книгу Томаса Мора!
— Ого! А знаете ли вы, что Мор не был одинок? В Неаполе такую же крамолу сказывал монах Кампанелла. Вам ведомо, чем они кончили? Мор потерял голову на плахе, а монах полжизни провел в узилище и умер в изгнании.
Андрей зябко повел плечами. Отметив это, Брюс усмехнулся:
— Мой вам совет: держите язык за зубами. Когда о свободе и равенстве болтает вельможа, все прозывают его чудаком, но маленький человек, вроде вас, может лишиться жизни. Мне самому противно рабство. В бешенство прихожу, когда подумаю, что после смерти на мою могилу положат плиту с надписью: «Здесь покоится раб божий фельдмаршал граф Брюс». А я никогда не был рабом и холопом и быть им даже на том свете не желаю!
Наступило молчание. Чтобы как-то развеять возникшую натянутость, Андрей спросил:
— Василий Никитич мне сказывал, что дед ваш, потомок шотландских королей, бежал в Россию после неудачного восстания против англичан. Бунт Стеньки Разина тоже ни к чему не привел. Может статься, свобода инако приходит, минуя мятежи?
— Истории государств, особливо европейских, усеяны мятежами и бунтами. А что из оных произошло? Пример — Аглицкое королевство. Когда Карлу отрубили голову, республика, кою провозгласил Кромвель, благоденствия народу не принесла.
И совсем иным тоном, искренне и грустно, Брюс закончил:
— Я уже стар. Многое разумею инако, чем в молодые годы…
Возвращаясь домой, Андрей думал о разговоре с Брюсом. Этот шотландец себе на уме. Попробуй разберись во всем, что поведал.
Глава вторая
Пара рыжих лохматых лошадей тащила неуклюжий возок по избитым дорогам Прикамья. Покрытый пылью, с грязными полосами, наведенными грозовыми дождями, проделал он немалый путь — почти полторы тысячи верст. Менялись ямщики и кони на почтовых станциях — ямах, на скорую руку смазывались дегтем колеса и оси возка, и он со скрежетом и тарахтением полз все дальше к востоку.
От бесконечной тряски по ухабам и рытвинам Андрею не мил стал белый свет, и когда в Егошихинском заводе, куда прибыл он в самый канун ильина дня[2]
, случилась заминка, обрадовался вынужденному отдыху.Управитель завода, обязанный по прогонной от Берг-коллегии дать свежих лошадей и охрану, с сожалением объявил: