Злой Сатурн

Долго стоял возле прясла, посматривая на пруд. Что-то бормотал. Со злобой ударив шапкой о землю так, что взвился столбик пыли, нетвердой походкой зашагал домой.

— Беда на мужика навалилась! — произнес Ерофей, глядя вслед кузнецу.

— Что такое?

— Жену сегодня на погост снес. Отмаялась, сердешная. Жаль, бабочка хозяйственная была. Силантий в ей души не чаял. И смотри, ликом сколь звероподобен, а ведь ни разу ее пальцем не тронул. Другие-то мужики вон как своих баб увечат, а этот все Аринушкой звал.

— Говорил ведь Федор, чтоб вез больную в госпиталь, а он: «Пришли бабку, пущай полечит!» Вот и полечила!

— Просил он лекаря, да разве тот согласится! — Ерофей заложил дверь болтом: — Айда-ко, спать будем!

Раздеваясь, Андрей неожиданно вспомнил разговор в канцелярии. Держа в руке сапог, прошел в комнату Ерофея:

— Это я про него, видно, слышал. Говорили, будто какой-то кузнец по случаю похорон на работе не был. Виллим Иванович велел того кузнеца взять в холодную, а завтра сто плетей отвесить. Неужто про Силантия речь шла?

— Точно! Он мне сам сказывал, что не был в кузне, «мне, говорит, таперя на все плюнуть и растереть!» Шибко скорбен он душой сделался. А дома, знать, ярыжки поджидают. Сбегаю, упрежу его!

Ерофей накинул на плечи кафтан, выскочил на улицу. Вернулся быстро. Хмуро посмотрел на Андрея:

— Опоздал! Ну, што бы тебе чуток пораньше сказать-то! А сейчас его уж поволокли на правеж!

Ночью сквозь сон слышал Андрей какую-то возню, осторожные шаги и скрип двери. Проснулся, когда в окно просочился тусклый рассвет. В соседней комнате, на полу, подостлав тулуп, храпел Ерофей. На откинутой правой руке — ссадина. Андрей хорошо помнил, что вечером ссадины не было. «Где его угораздило?» — подумал, но в сборах на службу обо всем забыл.

В Обер-берг-амте стоял шум. Ночью, взломав решетку холодной, кузнец Терентьев бежал. Стражник, охранявший его, найден связанным, слегка оглушенным. Рот заткнут старой, рваной портянкой…

Майор Угримов, начальник гарнизона, допрашивал стражника. Тот еле ворочал языком, пучил глаза и, вертя шеей, болезненно морщился.

— Караул держал, как положено быть. Три шага туда, три — обратно. А тут на меня ка-ак навалится, по башке вдарит, я и вовсе округовел. А когда в себя пришедши стал, то ни рукой, ни ногой двинуть… Потому весь, как баран, связан, а в роте портянка вонючая торчит. Ни охнуть, ни крикнуть силов нет. Так до самой смены и провалялся!

О беглеце послали бумаги во все заводы, крепости и селения со строгим наказом, что ежели где объявится беглый кузнец Силантий Терентьев, то оного без лишней волокиты хватать и в кандалах незамедлительно доставить в Сибирский Обер-берг-амт.

«Эх вы, дорожки-дороженьки! — трясясь в пролетке, думал Андрей. — Мотаюсь днем и ночью, а конца-краю все не видно!»

Всего полгода проходил он в чине унтер-маркшейдера, а работу за это время проделал такую, что и трем человекам только-только в пору управиться. Отводил рудные места, описывал течения рек, составлял чертежи, осматривал шахты, определял количество руд. Составил план постройки крепости возле Ревдинского завода, о чем просил Обер-берг-амт сам Демидов, опасающийся бунтующих башкирцев. Планом Демидов остался доволен и не замедлил уведомить об этом господина Геннина.

Виллим Иванович, давно присматривавшийся к Татищеву, оценил его усердие и деловитость. Похвала Демидова пришлась ко времени. Указом по Обер-берг-амту Андрей Артамонович Татищев был произведен в маркшейдеры. А вскоре после того поступила жалоба невьянского промышленника о захвате казной лесных угодий, приписанных к его заводу в Ревде. Рассмотреть жалобу поручили Андрею. С двумя полесовщиками и приказчиком Ревдинского завода побывал он в лесных угодьях, сравнил их с планом и удивился. Не казна, а сам Демидов отхватил из приписанных Полевскому заводу угодий ни много ни мало, а двести добрых десятин леса. Сосны, что свечи, прямые, ровные, так и тянутся к небу… Пошто неправду Акинфий Никитич указал?

Приказчик умильно смотрел на Татищева, шепотом докладывал:

— Лес-от больно хорош. Казне все едино он впрок не пойдет, а нам во как нужен. Хозяин в большой надеже, что вы ему энтот лес поможете у казны отобрать, а уж он отблагодарить сумеет. Сотню рублей, никак не меньше, отвалит.

— Мздоимством не занимаюсь, — зло покосился на приказчика Андрей. — Я, сударь, от казны жалованье получаю и должен ее интересы блюсти. А Акинфию Никитичу передайте, ежели ему леса мало, пускай по закону просит, чтоб прирезали угодья.

— Так ведь по закону-то в копеечку влетит!

— Ничего! Он человек богатый. Слушок ходит, что даже сам серебряные рубли чеканит!

— Креста на вас нет, господин Татищев. Экую небылицу изволите сказывать. И кто только лжу про самодельные рубли пустил?

В Обер-берг-амте жалоба Демидова была отклонена. Узнав про это, Акинфий вспылил:

— Ишь ты! Гордец какой! Узнаю татищевскую кровушку. Голь перекатная, а тоже — нос воротит. Ты ему сколь посулил? — набросился он на приказчика.

— Как велели.