Злой Сатурн

Выставив вперед алебарду, левой рукой он поднял фонарь, и в слабых лучах Андрей заметил обшаривающие, недоверчивые глаза. Распахнутый мундир, за поясом пистолет…

— Тебя спрашиваю, кто такой? Куда направляешься? — нетерпеливо повторил подошедший.

— Горного дела мастер Татищев. Проживаю в доме господина полковника Татищева. Давно не был в этих местах, вот и потерялся. Куда забрел, сам не ведаю. Темень какая… Черти! Нет чтоб фонари зажечь…

— Фонари зажигать — не наша забота. На то фонарщик имеется, а мы с дозором обходим. Заблудился, говоришь? А где тут плутать? Тут за углом Сухарева башня, а с энтой стороны спуск к Петровке. А там и до Рождественки, где дом господина Татищева, рукой подать. Проводить, что ли? А то ненароком кто обидит из лихих людей.

— Я и сам теперь доберусь. Спасибо. А от лихого человека у меня оборона есть. — Андрей показал маленький, привезенный из Швеции пистолет. — Ты лучше скажи, что это за огонь вон за тем домом?

Дозорный обернулся, вздрогнул.

— Опять нечистую силу вызывает, — прошептал он.

— Чего болтаешь? Какая нечистая сила? Кто огонь на башне зажег?

— Известно кто! Чернокнижник этот, Брюс. Первый колдун в Москве. Трубу на башню поставил и следит за небом. Разве доброе то дело? Я ведь вот не подсматриваю за господом богом, мне это ни к чему. А ему, значит, Брюсу, нужно. Зачем, спрашивается? Вот то-то, мил человек, что не знаешь. А я знаю, и все здесь на Москве знают. Следит он за господом и, как только узрит, что тот почивать отправляется или каким другим делом занялся, так сразу всю нечистую силу к себе на башню и вызывает. А та ему из дерьма золото делает. Иначе откуда бы ему такое богатство иметь? А? Мы все знаем. Ужо его вместе с башней спалим.

— Однако, дурень же у твоего отца вырос! — рассмеялся Андрей.

— А ты меня не лай! Не дурей тебя буду. Ишь, умник нашелся. Видали мы таких. А ну, проходи! Шляются тут всякие!

Дозорный повернулся и с бранью пошел обратно.

Андрей постоял, прислушиваясь к затихающим шагам. Подумал и решительно направился к башне. В темноте кое-как разыскал вход. По узкой каменной лестнице поднялся на самый верх и остановился возле двери, из-под которой выбивалась тонкая полоска света. Переведя дыхание, постучал.

— Кто там? — послышался знакомый глуховатый голос. — Если по делу, заходи!

Андрей толкнул железную дверь и шагнул в комнату. Навстречу ему из-за большого простого стола поднялся Брюс. Минуту, нахмурив брови, пытливо всматривался в лицо гостя. Легкая улыбка раздвинула тонкие губы. Брюс протянул руку:

— Господин Татищев? Рад! Очень рад! — и сжал сильными сухими пальцами локоть Андрея. — Садитесь сюда, а я проведу обсервацию.

Андрей осторожно сел на предложенный стул, осмотрелся. Тускло горели в шандале свечи, отчего комната казалась мрачной и неуютной. Низкий сводчатый потолок, кирпичные стены, два узких окна-бойницы, в одно из которых смотрела труба телескопа… На столе груда бумаг, циркуль, линейка, большая карта звездного неба. Тут же графин с вином, серебряная чарка и надкушенный ломоть хлеба. На широкой скамье возле стены приборы для определения высоты солнца, песочные часы и еще какие-то замысловатые инструменты.

Брюс прильнул к окуляру телескопа, быстро взглянул на часы и встал. Взяв свечу, поднес к астрономической трубе и по укрепленным на ней кругам отсчитал градусы.

— Вот и все. Следующий замер сделаю в полночь. Узрел в небе комету. Эти светила появляются каждогодно, но оная особливо ярка и хвостата.

Опустившись в кресло, бывший начальник Коллегии пристально смотрел на гостя:

— Любопытствую, как жили в Швеции? Чему учились? Из всех посланных туда студентов наипаче надежды возлагал на вас одного. Хотите? — налил в чарку вина.

Андрей отказался.

— Зря. Вино французское. Там жаркое солнце и плодовитая земля, сие как раз потребно виноградной лозе, — сделав глоток, шотландец посмаковал: — Дух и крепость наипервейшие. Сие не вино, а соки земные, настоянные на лучах солнца.

Навалившись на стол, он внимательно слушал Андрея, изредка задавая вопросы. Наконец откинулся на спинку кресла, довольным тоном изрек:

— Хвалю и одобряю. И удивляюсь, отколь у вас, Татищевых, такое усердие к наукам. Крепко мне по душе за это пришелся Василий Никитич. Разумный человек. Правда, не в меру горяч. Ему бы не монетным двором управлять, а целой Коллегией.

Брюс замолчал, взялся было за графин, секунду поколебался и решительно отставил в сторону.

— Рад за вас, сударь, — продолжал он, — что держите путь на Каменный Пояс. Великая мощь государства куется на тамошних заводах. Где еще, в какой другой стране казенная промышленность получила такой же размах? Не вижу соперников за рубежом! — голос Брюса чуть дрогнул.

Видно, и отстраненный от дел, он близко принимал к сердцу все, что происходило в России.

За эти годы шотландец сильно постарел. Еще резче вырисовывалась суровая складка тонких губ, придающая какую-то свирепость, выцвели и без того светлые глаза, и с непривычки трудно было вынести их холодный блеск.