Зловредный старец

— Какие рыбы? — опешил философ.

— С плавниками и хвостом. — охотно пояснил ему я. — Ладно, я тебя собственно, зачем звал-то…

Пододвинув к центру стола давно отброшенный в сторону и забытый трактат «Пневматика» я ткнул пальцем в чертеж «Шара Аксандрита».

— Вот это надо к делу приспособить.

— Ваше величество, — вздохнул наставник царевичей, — я уже говорил, что ума не приложу как это можно сделать.

— Это от того, что ум твой слишком большой и мыслишь ты о высоком. Был бы подурнее да поприземленнее, так враз догадался бы. Мельничный жернов что вертит?

— По разному. — ответил Щума. — Или водяное колесо, или же ветряк. Бывает еще, что ослика по кругу водят.

— А если вот эту вот — я ткнул пальцем в чертеж, — хреновину присобачить?

Глава гильдии философов подумал, потому подумал еще раз и вынес вердикт:

— Будет крутить жернов, но это выйдет мельнику во много раз дороже.

— Это только если его приделать к одному жернову. А если к десяти, через шестеренки там всякие?

— Через шестерни и от водяного колеса можно. — пожал плечами Золотой Язык.

— А если сто?

— А сто-то зачем? — искренне изумился Щума.

Следующие полчаса помалкивал уже он, покуда я ему излагал концепцию индустриализации пополам с иными способами использования парового двигателя — от пароходов и локомобилей, до насосов в шахтах и паровых молотов. Под конец моего спича философ сидел с собравшимися в кучу глазами.

— …и многие, многие иные применения может пытливый ум найти для парового движителя. — закончил я.

— Государь, — Щума устало и как-то обреченно поглядел на меня. — А вы меня с теми рыбами не познакомите?

* * *

Едва наставник царевичей успел свалить из царского кабинета, как туда же принесло нового Главного министра. И опять всего из себя модного.

Всё же не устает меня этот толстяк поражать. Поначалу-то кажется, что тюфяк-тюфяком, жадный и трусливый дурак, а поди ж ты — и модник-эстет каких поискать, кутюрье, талантливый и уважаемый управленец, наездник от Тулпара[5], искушенный в придворных интригах пройдоха, да еще, как выяснилось, и мечник.

Мы тут, третьего дня, с Латмуром вышли на балкончик, посмотреть как у царевичей идут занятия по боевой подготовке, а там — глядь, — не Вака моих внуков по плацу гоняет, а Штарпен Ваку, да так шустро, что десятник от меча князя едва защищаться и уходить успевает. Я прямо там чуть и не сел.

— А что ваше величество так удивляет? — невозмутимо спросил Железная рука, глядя на мою ошалелую физиономию. — Штарпен когда-то был сотником Блистательных.

— Эммьюууэ?.. — уточнил я, не приходя в полное сознание.

— Мы с ним вместе служили. — охотно пояснил Ржавый. — А когда прошлый командир гвардии, князь Большой Горы, из-за преклонных лет уже не смог исполнять своих обязанностей, я возглавил Блистательных, а Штарпена ваш царственный брат поставил во главе столицы.

Ага. Каген, значит, вертикаль власти на силовиках строил. Понятно теперь, отчего в период междуцарствия все не развалилось к чертовой матери вдребезги и напополам. Да и опасения возводивших меня на трон заговорщиков, относительно столичного гарнизона и его подчинения наместнику Аарты, теперь кажутся куда как обоснованнее.

— Князь Хурам не показался мне таким уж дряхлым. — заметил я.

— Хурам? — удивился главногвардеец. — Нет, государь, наместник Запоолья — это сын прошлого капитана Блистательных. Он сам-то выше простого витязя не продвинулся, и покинул наши ряды еще во времена командования своего отца. А вот на чиновничьей службе вполне преуспел.

Внизу, под балконом, князь Когтистых Свиней ловко крутанулся и с громким хеканьем опустил клинок на шлем Ваки. Наставник царевичей, пошатываясь, сделал пару шагов назад, опустил свой меч и потряс головой.

— А служил Хурам, я так понимаю, под рукой князя Штарпена? — мне вспомнились слова столичного градоначальника о их взаимной неприязни.

— Отнюдь, повелитель, под моей.

— И чего же они тогда промеж собой не поделили? — изумился я.

— Что могут не поделить двое молодых мужчин? — усмехнулся Латмур. — Хурам у Штарпена невесту увел.

Сегодня, бывший уже теперь, наместник Аарты и Ежиного удела, а ныне — Главный министр Ашшории, — вынес окружающим очередной модный приговор. Облачен князь был в роскошное алое шервани с серебряным шитьем и позументами (и таким количеством карманов, что Вассерману впору было бы удавиться от зависти), на левой руке у него красовалась обтягивающая замшевая перчатка, украшенная кристалликами горного хрусталя — вот кто меня тянул за язык, про стразы ему рассказывать? — а с кисти правой, на витом шелковом шнуре, свисал веер из перьев павлина.

Ну нифига себе принц Корум[6] на бодипозитиве!

— А, князь, заходи-заходи, дорогой. — поприветствовал его я. — Присаживайся, рассказывай, каково оно тебе, на новой-то должности.

— Благодарю, ваше величество, еще никак. — Штарпен поклонился и сел в предложенное кресло. — Принимаю дела, потихоньку рву на голове волосы.