Злые чудеса (сборник)

Батюшка его отнюдь не походил на образ «угнетавшегося царским режимом еврея» – хотя бы потому, что не селедкой в Бердичеве торговал, а выучился до революции на искусствоведа. Однако в революцию кинулся со всем пылом, как и некоторые исконно русские столбовые дворяне. Комиссарил в Гражданскую, настолько лихо, что в конце концов удостоился двух ромбов на петлицы – звание, позже соответствующее генерал-лейтенанту. В коллективизацию всплыл в Сибири начальником политотдела МТС, то есть машинно-тракторной станции. Станция эта отправляла колхозам для полевых работ всякую сельскохозяйственную технику, остававшуюся собственностью Советского государства. А политотделы были этакий помесью парткомов с ОГПУ – еще один надсмотрщик с кнутом и маузером на пути в светлое будущее. Крестьяне как-то не горели желанием по этому светлому пути браво маршировать, так что без кнута и маузера было не обойтись.

Два любопытных факта из рабочих будней таких начальников, о чем свидетельствуют прекрасно сохранившиеся документы эпохи.

1933 год. В Восточно-Казахстанской области (территория тогдашней Казахской АССР, еще не советской республики, входившей в состав РСФСР) милиция арестовала отца и сына Фоминых за кражу колхозной коровы и некоего Еременко, как туманно указано, «за ранее совершенные преступления» – надо полагать, не особенно тяжелые, если он до последнего времени пребывал на свободе. Кажется, речь тоже шла о краже какого-то колхозного имущества, в отличие от коровы, неодушевленного.

«Кулаком» в документах значится один Еременко, а Фомины проходят как «середняки», к которым отношение было мягче, чем к кулакам. Однако местный начальник политотдела МТС Морщинин явно люто ненавидел всех троих – возможно, и сами в колхоз не торопились, и других отговаривали. Морщинин распорядился отправить арестованных в их родное село, уже ставшее к тому времени колхозом «Заветы Ленина». Согласно писаным регламентам, он не имел никакого права отдавать приказы милиции, но она тем не менее приказ выполнила – зная, что за страшненькую контору возглавляет товарищ Морщинин. Означенный выехал следом и преспокойно предложил председателю правления колхоза созвать общее собрание и… убить на нем трех вышеназванных. Председатель без малейшего удивления собрание созвал. Всех троих без дискуссий убили… Чем под руку подвернулось.

Необходимо отметить: это не имело ничего общего с «большевистским террором», поскольку было не большевиками изобретено, а представляло собой старый крестьянский обычай, появившийся в те времена, когда большевиков и в проекте не было. Уличенных в преступлениях односельчан (особенно конокрадов) не в полицию тащили, а убивали на сельском сходе, зорко следя, чтобы все без исключения оказались повязаны круговой порукой: или кольями били, или за веревки тянули. Смотря как убивали.

В царские времена большинство таких случаев (особенно в Сибири) оставалось безнаказанным из-за той самой круговой поруки, не позволявшей определить конкретных виновников. «Всем миром убивали» – и точка, всю деревню в тюрьму не посадишь и в каторгу не погонишь.

Однако для 1933 года старинный самосуд был уже перехлестом. Какие-никакие писаные законы существовали. Кража коровы и другого колхозного имущества – безусловно уголовное преступление, однако никак не заслуживающее смерти, тем более без суда и следствия. Это уже, как хотите, средневековье. Именно потому, что случившееся было вопиющим беззаконием, вмешался заместитель прокурора СССР Вышинский. В хрущевские времена на него было вылито немало грязи – меж тем Вышинский, еще до революции закончивший юридический факультет Киевского университета, отличался как раз строжайшим надзором за соблюдением законов. Он предложил привлечь прыткого Морщинина к уголовной ответственности.

Увы, идеология в который раз оказалась выше законов… Быстро выяснилось, что и секретарь райкома партии, и секретарь обкома отнеслись к самосуду как к милой шалости заслуженного партийца. Более того, поступила информация, что один из руководящих работников крайкома, собрав совещание начальников политотделов, как раз и дал им установку на самосуды…

Дело спустили на тормозах уже по решению высшей партийной инстанции – Политбюро. Судьба партийных боссов мне неизвестна, но очень хочется верить, что ни секретарь райкома Александров, ни секретарь обкома Супрун, ни анонимный «руководящий работник крайкома» тридцать седьмого года не пережили. Да, все ограничилось тем, что первый секретарь Казахского крайкома Мирзоян вызвал Морщинина и Александрова и «разъяснил им недопустимость самосудов» – надо полагать, по-отечески ласково, не стуча кулаком по столу. Мирзояна поставили к стенке уже при Берии, в 1939 г., а в те времена так просто не расстреливали…