Злые чудеса (сборник)

А впрочем, я сходил за консультацией к знакомому старичку. Преинтереснейший был старичок. В НКВД пришел служить еще в 1936 году, будучи двадцати одного годочка от роду, за несколько месяцев до ареста Ягоды (к слову, обладателя самой большой в СССР коллекции всевозможной порнографии). И так уж дедушке свезло, что его миновали стороной все бури, пронесшиеся над НКВД – МГБ, ни под бериевские чистки органов не угодил, ни под хрущевские, благополучно ушел в отставку в невеликом чине, но с почетом. Мы никогда об этом не говорили, но какая-то кровь на нем безусловно была. Лучше всего старичка характеризует эпизод из его мемуаров, напечатанных с моей подачи…

История такая. В 37-м он уже имел в подчинении пару-тройку сотрудников помладше. И его подчиненная, совсем еще молодая, но уже с двумя кубиками в петлицах, по уши влюбилась в некоего типа, с точки зрения карательных органов, крайне подозрительного: то ли с троцкистами хороводился, то ли хотел отравить в зоопарке китайского медведя панду, чтобы порушить китайско-советскую дружбу… пардон, это уже обвинение из более позднего времени. В общем, отношения перешли в постельную стадию (как говорил персонаж Бельмондо в известной кинокомедии: «Секс – штука неуправляемая»).

Дедушка (ну, тогда еще молодой дубок) призвал к себе подчиненную и велел немедленно порвать всякие отношения с крайне подозрительным субъектом. Девчонка стала ерепениться. Тогда наш герой ей заявил попросту:

– Я тебя сейчас сапогами буду гонять по всему кабинету, пока пятый угол не найдешь!

Это не я придумал, это он сам так написал в мемуаре. И бесхитростно добавил: после этого теплого дружеского увещевания (снова его собственные слова) легкомысленная сотрудница взялась за ум и, надо полагать, впредь пообещала спать исключительно с идейно выдержанными товарищами). На мой вопрос, что случилось с ее незадачливым любовником, дедушка туманно улыбнулся и обронил:

– Сложное было время, – и поторопился добавить: – Но все перегибы осуждены партией!

Прелюбопытный был народ, эти старые орлы и соколы госбезопасности!

Отвлекусь на другую интересную историю, случившуюся у нас в лихие девяностые. Иные бандюганы, не заморачиваясь разработкой сложных планов присвоения чужой собственности, в день выплаты пенсии подстерегали у почтовых отделений стариков и старушек и отбирали у них скудную денежку. Как-то двое таких «бритых ежиков» взяли на абордаж одного такого старичка, щупленького, с внушительной коллекцией орденских планок на потрепанном пиджачке. И без всякой дипломатии заявили:

– Давай деньги, старый хрен!

У этой сцены оказалось несколько свидетелей, благоразумно державшихся поодаль. Они так и не поняли, что произошло. Хлипкий дедушка (как выяснилось в милиции, семидесяти двух годочков) что-то молниеносно сделал – и оба бычка легли на грязный асфальт и в сознание приходить отказывались. В случайно оказавшийся рядом «луноход» их так и погрузили бессознательными. Милиционеры, узнав в чем дело, оторопело спросили:

– Это где ж ты служил, дедушка?

Дедушка кротко ответил:

– В Смерше, сыночки, в Смерше…

Я своими глазами этого не видел. Но как-то мы с тем самым воспитателем легкомысленной девицы завели разговор о рукопашной борьбе сталинских времен. Мне было двадцать девять – не амбал, но по-молодому крепок. Старичку – семьдесят пять, сущий божий одуванчик. Но я так и не понял, что за приемом он меня швырнул на диван из стоячего положения – трезвого и готового к неожиданностям (он предупредил, чтобы я был готов), в молодости прошедшего неплохую школу драк на танцах и в темных переулках… Это было как молния. Как хотите, а я этих людей уважаю, несмотря на угадывавшееся за спиной былое зверство. Они были другие, они никого не жалели, но всегда были готовы к тому, что и их никто жалеть не будет…

Вот к этому интересному старичку я и отправился за консультацией по поводу короткого телефонного разговора с классиком и его нежданных последствий. Старик попросил рассказать подробно офицерскую биографию Натана Аркадьича, думал недолго, а потом сказал, что все наверняка было так, как мне представляется. Еще подумал и добавил с неописуемым выражением на лице, словно в прошлое заглядывал без посредства машины времени:

– Распустились вы нынче, молодые, за языком совершено не следите. В старые времена б тебя…

Лицо у него было такое, что улыбаться как-то не тянуло…

Это он перегнул палку, сгустил краски: в «старые времена», да и в более поздние такой разговор не мог бы состояться – никому не приходило в голову стыдиться своей официальной службы по той или иной линии госбезопасности, тем более прилюдно таковую отрицать.