Злые дети

Помедлив несколько секунд, он присел. Если кто-то будет стрелять сквозь дверь, пули пройдут выше. Так учили. Протянул руку и очень медленно повернул ручку. Резко толкнул дверь и отскочил в сторону. Так тоже учили. Стремительно скользнул внутрь, сделал движение вправо и тут же переместился влево, уходя с линии огня. И так учили. Прижался к стене.

Маневры были напрасны. Ни один звук не нарушал тишину комнаты. Его взгляд забегал по ней. Это мастерская. Полки с инструментами. Небольшие станки. Все очень опрятно и чисто, никакой пыли и мусора. Больше похоже на лабораторию, чем на рабочее место.

Видимо, подсознание направляло взгляд, не давая ему увидеть то, что видно лучше всего. То, что находилось в самом центре. Небольшой верстак. И то, что на нем лежало.

Тело Ирочки. Именно тело, потому что она была мертва. Верстак был чуть больше метра в длину. Руки, ноги и голова Ирочки свешивались с него абсолютно безжизненно. Кто видел мертвых, не спутает их с тем, кто находится без сознания. Никакие мышцы, связки, сухожилия не удерживают конечности мертвого человека, и они провисают так, как это не бывает, если человек жив.

Виктор сделал шаг и едва не упал. Он не чувствовал ног. Они существовали отдельно от тела. Сигнал от мозга проходил к ним, казалось, не напрямую, а через ретранслятор, поэтому они реагировали с задержкой. Но все же он собрался с силами и смог сделать нужные три шага.

На тонкой шее Ирочки вспухла красная борозда. Ее душили струной. Или паутинным шнуром. Какая разница? Ее душили. Но ее лицо не было обезображено, не побагровело, не вздулось. Значит, умерла она не от удушения. Ее пытались задушить, но не задушили.

Запах сгоревшего пороха в мастерской чувствовался отчетливо. Кто здесь стрелял и в кого? Макаров опустил взгляд. Рука Ирочки свешивалась почти до пола. В нескольких сантиметрах от ее бледных пальцев лежал табельный «Глок».

Ее открытые глаза совсем не поблекли, выглядели такими живыми, что Виктор на секунду поверил в чудо. Он протянул руку и положил ей на грудь в отчаянной надежде почувствовать пусть слабые толчки сердца. Она была еще теплой, но под обманчивой упругой мягкостью женской груди не происходило никакого движения.

– Даже не надейся, – раздался тихий голос и послышалось сдавленное хихиканье.

Макаров застыл. Тонкий невыносимый звон в ушах прекратился, будто выключили. Зато вместо него внутри черепа застучали мягкие молоточки. От их ударов височные кости, казалось, начали выгибаться наружу.

Медленно, очень медленно Виктор повернулся в ту сторону, откуда донесся голос, стараясь держать руки чуть приподнятыми, чтобы не спровоцировать выстрел. Это решение оказалось правильным. В углу мастерской, между двумя шкафами, забился какой-то человек. В слабом свете дежурных ламп он был едва заметен. Лет шестидесяти, одетый в какую-то темную рубашку с белым воротником. Такие редко сейчас носят. Неопрятные седые кудри, кустистые брови, мясистый нос, большие руки. В руках он держал старенький «ТТ». Старенький, но очень смертоносный. Его мощный патрон калибра 7,62 пробивал легкие кевларовые бронежилеты скрытого ношения, какие носили на службе следователи СК, без особых усилий.

Ответить человеку с оружием Макарову было нечем. Его собственный «Глок» стараниями начальства лежал в оружейной комнате. А от пистолета Ирочки отделяли стол и ее тело. Где-то по краю сознания проскользнула мысль – этот пожилой пердун вряд ли имеет хорошие навыки скоротечного огневого боя в замкнутом пространстве. Если прыжком перекатиться через тело Ирочки или опрокинуть стол, то можно добраться до оружия раньше, чем псих сумеет что-то предпринять. Но против этого восстало все естество Макарова. Тело девушки, даже мертвой, неприкосновенно. Его нельзя осквернить.

– Ольшевский? – спросил Виктор, чтобы хоть как-то сдвинуть с места застывшее молчание.

– Мастер Струн!

Человек снова захихикал. Высокий, едва ли не визгливый голос плохо вязался с его в общем-то достаточно массивной фигурой.

– Она сказала – ты придешь, – сквозь смешок, больше похожий на клекот хищной птицы, сказал Мастер Струн. Он злорадствовал. Он травил душу Макарову, ковыряясь грязной палочкой в обнаженной ране.

– Она сказала – ты обязательно придешь. Ты умный, ты догадаешься. Но ты опоздаешь. И ты пришел. И ты опоздал.

В глазах Макарова начала сгущаться багровая тьма. Он готов был двинуться прямо на ствол, только чтобы добраться до этого… паука. Добраться и раздавить голыми руками.

– Это ты убивал девушек? – спросил Виктор, с трудом разжав стиснутые до треска зубы. Его взгляд метался по комнате, ища, что можно использовать как оружие.

– Я, – Ольшевский осклабился, показав неровные зубы.

– Зачем резал пальцы?

– Чтобы шлюхи не играли на скрипке… ха-ха… это смешно… было.

– Где прятал пальцы?

– Ты все найдешь… тут. Я не прятал… Мне нужно было видеть… часто. Она сказала – ты придешь и сам найдешь… я не прятал ничего…

– Зачем! – взвыл Виктор. – Зачем ты убил ее? Она сказала, что я приду. Ты знал, что я приду! Так зачем ты ее убил?