Злые ветры Запада

Мойра проглотила слюну, заметив, как он дернулся к ней. Сухой черный нос оказался прямо напротив ее лица. Узкие ноздри несколько раз с силой прогнали воздух взад-вперед. А потом, так же неуловимо, как и появился, смертоглав исчез. Остались только ночь, затухающие бутоны адского семени и Мойра.

Ее нашли утром. Патрульные, проверявшие границы вокруг города, долго стояли, рассматривая Мойру. Отец приехал только через час и не подошел к ней. Подошли другие, ближе к вечеру. Солнце сожгло ее лицо до волдырей. Волосы стали жесткими и горячими.

Когда двое здоровяков в бурых просторных балахонах срезали веревки, Мойра не могла даже пискнуть. Кожа на лбу и шее лопнула, но кровь не текла, ленивая, почти кипящая. Ее спеленали толстыми кожаными ремнями, влили в рот половину фляги горького настоя, тут же отправившего ее еще глубже в бессознательное ничто. Она почувствовала металл, раздирающий спекшиеся губы и сломавший два последних зуба. И упала в темноту без конца и начала.

Ее, прикованную к стальной крестовине, долго везли в темном прохладном фургоне. Изредка входил бурый, давал пить и выносил жестяной таз, стоявший под ее ногами. Молчал, не отвечал на вопросы испуганной и измученной Мойры. Фургон трясло и подкидывало. Боль, сидевшая в ней, радовалась. Набрасывалась, окутывала со всех сторон и, довольно урча, как смертоглав, грызла ее.

Из фургона Мойру вынесли все те же бурые молчуны. Что она заметила вокруг? Высокие стены, узкий колодец внутреннего дворика, распятия на острых шпилях, венчавших две каменные башни, людей в длинных плащах и красивую картину над входом. Мягкую, написанную светящимися изнутри красками. Мадонна и ее сын грустно смотрели на истерзанную девочку, на ее обезумевшие глаза, на цепи, сковывавшие ее по рукам и ногам, на серебряные удила, впившиеся в рот. Смотрели и молчали. А повзрослевшая за одну ночь Мойра уже знала, где она. И знала, что скоро ее сожгут. Но как же она ошибалась.

Ее ждали в длинном темном зале. Трое, мужчины и женщина. Смотрели, как Мойру сажают на холодное стальное кресло, как затягивают новые кожаные ремни на запястьях и лодыжках, молчали. Ждали еще кого-то. Кто-то оказался врачом. Или просто пах, как доктор Андерсон. Хотя доктор Андерсон никогда не пах свежей кровью.

– Так, что у нас? – Высокий худой padre с кожаным длинным фартуком поверх черного облачения и с крестом в вырезе воротничка цокнул языком. – Господь милосердный, совсем ребенок.