Змеи и лестницы

Мысль о скорой разлуке с ним (до возвращения армянской делегации с берегов Сены оставалось каких-то несчастных три дня) повергала Борю Вересня в уныние. И это еще мягко сказано – уныние! Тоска, вот что это такое. Глухая, сосущая тоска. С черной пустотой своих снов он уже давно смирился, но как смириться с пустотой жизни, в которой не будет дурацкого парня? Не слишком изобретательный мозг Вересня работал в авральном режиме, просчитывая все возможные варианты. Похитить животное? – исключено, он не преступник, наоборот – всю свою сознательную жизнь боролся с преступниками. Договориться с добрейшим Додиком, посулив ему денег? – нереально. Мандарин – любимец семьи, и не просто семьи, а армянской семьи. Армяне, как известно, очень чадолюбивы, а также – кото– и собаколюбивы.

Они не отдадут дурацкого парня. Ни за что.

Для чистоты эксперимента Вересень мысленно поставил себя на место Додика, его жены Рузанны, ее сестры Ануш и даже – на место романтического серебряного портсигара с пахитосками. Отдать Мандарина, говоришь? Что-что? Продать Мандарина?!

Вот вам бог, а вот – порог, дорогой товарищ.

Капитан Литовченко выразился бы еще нелицеприятнее.

Где-то к концу первой недели своего пребывания в Ольгино Вересень с удивлением заметил, что разговаривает с котом. Это мало походило на телеграфный стиль бесед с Иньестой или Николаем Ивановичем Балмасовым, и уж тем более – на официальное, под протокол, общение с подозреваемыми, потерпевшими и свидетелями. И на словесную кружевную канву, что плетется вокруг женщин, – тоже. Тем более, что кружевницей Вересень был отвратительной: путался, запинался, изрыгал банальности, сорил дебильными междометиями и словами-паразитами. Какая женщина это потерпит?

Правильно, никакая.

Да и внешность у Вересня оставляла желать лучшего. Далеко не красавец, но и не урод, а о глазах, носе и подбородке можно было сказать лишь то, что они находятся на своих местах. И больше ничего. Чуть более значительным его делала собственная профессия. Но разве с женщинами говорят о профессии, тем более связанной с самыми темными проявлениями человеческой сущности? Несколько лет назад Вересень-оптимист поспорил с самим собой (Вереснем-скептиком) на три литра темного нефильтрованного, что женится на любой, кто выдержит его в течение месяца регулярных свиданий. Не сбежит, не сообщит по телефону, что уезжает в длительную командировку в Сантьяго, или взяла отпуск по уходу за парализованной бабушкой, проживающей во Владивостоке. Оптимист с треском проиграл скептику, что не помешало Вересню выпить (под воблу и соленые сухарики) все три литра и навсегда закрыть для себя женский вопрос. Оно и верно: жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее драгоценные мгновения на женщин, которые сами не знают, чего хотят. И судят о человеке по внешним проявлениям, не особенно стараясь заглянуть в его внутренний мир.

И, тем не менее, именно женщинам было посвящено первое Вересневское откровение в Ольгино. Сам не зная почему, он стал описывать дурацкому парню

свой женский идеал. И уже в конце пятнадцатиминутного спича с ужасом обнаружил, что этим идеалом оказалась зверски убитая модель Катя Азимова.

Мандарин выслушал исповедь Вересня с сочувственным вниманием, после чего выудил из недр своего организма очередное слово-гибрид, балансирующее между словами «муть» и «м'yка». Вересень склонялся к последнему, что еще больше возвысило кота в его глазах. Рассказав об Азимовой, он оставил за кадром тот факт, что Катя мертва.

А дурацкий парень все понял. Если не о смерти, то о том, что Вересня с Катей связывают сложные, болезненные отношения, полные несбыточных надежд, неоправданных и не оправдавшихся ожиданий, упреков, прощений и прощаний – навсегда.

А еще Вересню показалось, что, если бы Мандарин умел разговаривать – это была бы уменьшенная кошачья копия надменного латиноса Мануэля Пуига. Так что хорошо, что кот в основном помалкивает, иначе общение с ним превратилось бы в Страшный суд. В конец света.

«в конце света они сгорят, на Паки свалятся бочки, и она умрет, а потом ее сожрут крысы, Рауля Гарсию разрубит пополам топором работник со склада, когда увидит, что он залез к нам во двор, а Луисито Кастро утонет в колодце с кипящей известью, и сверху на них на всех прольется огненный дождь, который сжигает только злодеев, а хорошие будут в Голландии, в полях с холмиками ждать Страшного суда»

О, да.

* * *

…На подъезде к Канельярве, над стареньким «Фольксвагеном» Вересня, разразился дождь.