Змея, крокодил и собака

К счастью, Эмерсон более разумен, чем выглядит из-за собственных реплик, и ещё до того, как мы покинули Египет, ему пришлось признать, что нам необходимо придумать какую-нибудь историю. Наше возвращение из пустыни с молодой девушкой явно английского происхождения привлекло бы любопытство самого тупого создания. И потом, необходимо было удостоверить её настоящую личность, коль скоро она намеревалась заявить о том, что является законной наследницей состояния своего деда. Поэтому выдуманная история содержала всё то, что сводит с ума журналистов: красоту юности, тайну, аристократию и огромное богатство. Кроме того, как я уже не раз говорила Эмерсону, наша собственная деятельность постоянно привлекала внимание «шакалов прессы» (так с удовольствием именовал их он сам).

Я предпочитаю говорить правду, когда это возможно. Не только потому, что честность предписывается нам высшим моральным кодексом общества, но и потому, что гораздо легче придерживаться фактов, чем связно и последовательно лгать.

Но в нашем случае раскрыть истину было невозможно. Оставив Затерянный Оазис (или Город Святой Горы, как его называли тамошние жители), мы поклялись сохранить в тайне не только его местоположение, но и само существование. Люди этой умирающей цивилизации были немногочисленны и не знали об огнестрельном оружии, так что оказались бы лёгкой добычей для авантюристов и охотников за сокровищами, не говоря уже о недобросовестных археологах. Существовал также не столь насущный, но не менее важный вопрос – о репутации Нефрет. Если бы стало известно, что она воспитывалась среди так называемых первобытных народов, где была верховной жрицей языческой богини, грубые спекуляции и неприличные шутки, свойственные невежественному сброду, сделали бы её жизнь невыносимой. Нет, истинные факты не могли быть обнародованы. Необходимо было изобрести убедительную ложь, а когда мне приходится отказаться от обычных стандартов искренности, я могу лгать не хуже других.

К счастью, нам пришли на помощь исторические события. Махдистское восстание в Судане[11], начавшееся в 1881 году и удерживавшее несчастную страну в состоянии суматохи на протяжении более десяти лет, было подавлено египетскими войсками (возглавляемыми, разумеется, британскими офицерами), отвоевавшими бо́льшую часть утраченной территории, и некоторые люди, которые, казалось, исчезли навсегда, чудесным образом возродились. Побег Слатин-паши[12]

, бывшего Слатин-бея, стал, пожалуй, самым удивительным примером граничащего с чудом выживания. Но были и другие примеры, в том числе – отец Орвальдер[13] и две монахини из его миссии, выдержавшие семь лет рабства и пыток, прежде чем совершить побег.

Именно этот случай натолкнул меня на мысль изобрести семью добрых миссионеров в качестве приёмных родителей для Нефрет, чьи настоящие родители (по моей версии) вскоре после прибытия в Африку погибли от болезней и лишений. От зверств дервишей добрых священников защитили преданные новообращённые местные жители. Но миссионеры не осмелились покинуть свою отдалённую и бедную деревню, где находились в безопасности посреди бурлившей страны.

Эмерсон заметил, что, по его наблюдениям, преданные новообращённые местные жители обычно были первыми, кто отправлял своих духовных лидеров на костёр, но я подумала, что это самая убедительная версия. И, судя по результатам, такое же мнение сложилось у прессы. Я всегда придерживалась правды, насколько могла – первостепенное правило, когда кто-то занимается фальсификацией – и не видела смысла в искажении деталей нашего путешествия. Затерянные в необозримой пустыне, брошенные слугами, рядом с умирающими верблюдами... Драматизм этих событий отвлёк прессу настолько, что они не придавали значения всяким мелочам. Для пущего эффекта я добавила песчаную бурю и нападение бедуинов-кочевников.

От единственного журналиста, которого я боялась больше всех, нам удалось ускользнуть. Кевин О'Коннелл[14], талантливый и нахальный молодой репортёр «Дейли

Йелл», отправился в Судан как раз в то время, когда мы его покинули, потому что кампания проходила быстро, и освобождение Хартума ожидалось со дня на день. Мне нравился Кевин (Эмерсону – ничуть), но когда его журналистские инстинкты брали верх, я бы не доверила ему и фальшивой монеты.

И всё бы ничего. Но главнейшей проблемой была сама Нефрет.

Я первой признаю, что не являюсь матерью в полном смысле этого слова. Хочу отметить, однако, что вряд ли сама Божественная Мать после длительного контакта с моим сыном сохранила бы хоть какие-то материнские чувства. Десять лет Рамзеса убедили меня в том, что моя неспособность к повторному деторождению была не печальным разочарованием, как я полагала вначале, а скорее любезным вмешательством всезнающего Провидения. Два Рамзеса, а то и большее число их, доконали бы меня.