Змеиное гнездо

Раз за разом, мерно, неторопливо. Придет Сирпа, станет прясть и ткать. Спрядет мне судьбу, выткет рык, спрядет мне судьбу, выткет рык…

– Пелла ко тамо, рэко орво…

Перед закрытыми глазами заплясали мушки – конечно, синие.

Совьон повторяла и повторяла свое заклинание, и наконец настолько привыкла к этим словам, что звуки стали слетать с губ, казалось, и вовсе без участия ее разума. Тогда мысли упорхнули далеко. На север, к юртам и шаманским кострам айхов-высокогорников, где еще жило предание, которое Хьялма рассказал молодому гуратскому князю: о ловушке, которую устроили госпоже Кыд-Аян.

«Ее приманили рыком, похожим на рык Хьялмы, – говорил князь Хортим. – И ее вынудили сбросить драконью кожу. Мы поступим с Сарматом так же».

Груды крепленных на веревках камней, копья и стрелы – этого должно было хватить, чтобы оглушить Сармата-змея и чтобы тот, обезумевший от боли, воротился в человеческое обличие.

Главное – чтобы он не почуял подвоха. Приманкой Халегикаль, Матери оборотней, была любовь, а Сармата собирались ловить на страх.

«Нет в мире существа, которого Сармат боится больше, чем Хьялмы». Князь Хортим говорил так уверенно, что Совьон и не подумала усомниться. Хотя едва ли это были его собственные мысли, а не внушение Хьялмы – им всем оставалось надеяться, что тот не просчитался снова.

– Сирпа сату… – Губы пересохли.

Соприкасаясь с колдовством, время теряло привычную силу. Когда Совьон почувствовала – достаточно, ей казалось, что она провела на коленях не больше часа; но когда подняла глаза, то увидела, что уже стемнело.

Она шипяще выругалась.

– Ты есть в порядке?

Та Ёхо сидела на соседнем камне. Ее лицо опухло – она часто плакала с тех пор, как погиб Хьялма. В ее племени слезы не считались чем-то постыдным, так что Та Ёхо даже не пряталась. Совьон признавала, что причина была весомой: айхи верили, что раз Тхигме погиб, мир обречен – его пожрет Молунцзе.

– Воевода решить, что ты умереть и послать меня проверить. – Фыркнула. – Я говорить ему, что все это есть твое колдовство. Ты не умереть. Ты ворожить.

Совьон зацепилась за ее руку и со стоном поднялась. Она потерла поясницу: ее тело болело не так, как если бы она взаправду провела на коленях весь световой день, но сильнее, чем если бы потратила всего час.

– У тебя есть вода? – В горле словно развели огонь.

Та Ёхо передала ей бурдюк. Совьон старалась сдерживать себя и пить не захлебываясь, чтобы не смазать краску с лица; затем она осторожно вытерла кровь, запекшуюся под носом.

– Целый день, – ужаснулась хрипло. – Старояр, случаем, еще не взяли?

Та Ёхо не оценила ее невеселую шутку.

– Ярхо-предатель не нападать при свете дня.

Да, не напал бы, Совьон знала. Его воины и Сармат-змей видели в темноте гораздо лучше смертных.

– Пойдем, – сказала Совьон и приобняла Та Ёхо за плечи. На нее и смотреть было жалко: под глазами пролегли тени, рот исказился в печальной гримасе. Волосы висели нечесаными кривоватыми прядками. – Послушай. Чтобы пожрать мир, Молунцзе сначала придется разобраться с нами. Это будет не так легко, как ты думаешь.

Метка, выведенная на смуглом лбу, была различима даже в лунном свете. Та Ёхо покачала головой и всхлипнула.

– В нашем племени любить Тхигме. Шаманы говорить, что без Тхигме у нас ничего не остаться. – Она зло сжала губы.

– И Молунцзе за это заплатит.

– Да, – ответила печальным эхом. Подумала и добавила: – Если ты хотеть, я передать Раслейв привет от тебя.

– О нет. Надеюсь, ты с ней сегодня не встретишься.

Они говорили на ходу – чтобы не задерживаться.

Месяц был серебряный, остроносый. Звезды светили блеклым мертвенным светом и едва отливали синевой. Быть может, так казалось одной Совьон – она чуяла, как в воздухе шипели и извивались чернично-лиловые языки призванной ворожбы.

К ночи закончились последние приготовления. Ущелье напоминало глубокую расселину, по обе стороны которой были насыпаны каменные гряды – и не скажешь даже, что треть из них возвел человек. Совьон и не подумала бы, что это ловушка. Она не видела ни веревок, ни крепких подложенных рычагов, ни труб – все было тщательно спрятано.

Пустое тело на дне выглядело так, словно это сам Хьялма прилег отдохнуть после тяжелого перелета: его голову чуть повернули набок, будто он прислушивался и вот-вот собирался взлететь.

Часть воинов перебралась на противоположную сторону, – скорее всего, там руководил Латы, – но Фасольд ожидаемо встретил Совьон на этой.

– Наконец-то, – прогрохотал он. Расселина была узкой, и голос воеводы наверняка услышали и через ущелье. – Я уже думал, что ты умерла или сбежала.

Что ж. Совьон не первый раз подозревают в предательстве.

– Все готово?

Фасольд кивнул и окинул оценивающим взглядом ее разрисованное лицо.

– Мы видели, как дракон летел в сторону Старояра. Готова ли ты?

Лоскуты колдовства шелестели у ее руки, взметались к небу и с игривым шепотом убегали вниз, к телу Хьялмы.

– Приказывай, – сказала Совьон. – Пусть начинают.