Змеиное гнездо

Дом Эрла по-деревенски уютный: затертые полы из широких сосновых досок, дровяная печь в гостиной, комнаты по современным меркам маленькие, но удобные. Он женился в двадцать, развелся в тридцать, но в следующий десяток с чем-то лет держал дом в чистоте с такой прилежностью, что пошли бы слухи, если бы он не встречался с одинокими женщинами паствы. Последний год он ухаживал за разведенной матерью двоих детей, на десять лет младше него. Джюэл не в восторге от новой подружки Эрла: говорит, она «придирчивая», что бы это ни значило.

Эрл разрешает Джюэл посмотреть телевизор, если сделает звук потише. «Надо дописать проповедь, дорогая», – говорит он. Гладит Джюэл по голове, отдает пульт. Может, у Джессапа от него мурашки, но он хороший дядя, по крайней мере для Джюэл. Джессап никогда не спрашивал об этом маму или Дэвида Джона, но ему вдруг приходит в голову, что если с ними что-то случится, то опекуном Джюэл станет Эрл. Он уже ее крестный, и это логично, раз у него собственная церковь. Эрл исчезает в своем кабинете наверху, а Брэндон извиняется и уходит, чтобы сделать пару звонков с улицы.

Джессап идет на кухню с Дэвидом Джоном и мамой, которая ставит кофейник. В галстуке неудобно, он тянет за узел. Мама замечает и шлепает по руке.

– Не тереби, – говорит она и смотрит на Дэвида Джона с измученным видом. – Ты уверен, что это правильно? Репортеры? И подначивать копов?

Дэвид Джон берет две кофейные чашки, смотрит на Джессапа и закрывает шкафчик, когда тот качает головой в ответ.

– В этом и план, милая. Эрл и Брэндон думают, что самое лучшее – раздуть историю. Сделать так, чтобы речь шла не о Джессапе, а о церкви и о том, как полиция и либеральные политики вечно ищут, кого обвинить. Брэндон в этом мастер. Он понимает, как работают СМИ.

– Но речь все-таки о Джессапе.

– Нет, – срывается Джессап. Голос у него такой резкий, что мама отшатывается, а Дэвид Джон поднимает брови.

Впрочем, отчим не повышает голос.

– Не говори так с матерью.

Кофемашина уже булькает, вода проливается через молотый кофе, в стеклянном кувшине поднимается черная жидкость.

– Прости, – он скорее бормочет, чем говорит, чувствует себя капризным ребенком, которого заставляют извиниться. Хочет вести себя как ребенок. Хочет, не сходя с места, закатить истерику, но вместо этого говорит: – Я прогуляюсь, ладно?

Дэвид Джон кивает, а мама подходит, обнимает на миг дольше, чем ему комфортно, и целует в щеку. Когда он проходит через гостиную и открывает дверь, Джюэл не отрывается от телевизора. Он останавливается, снимает с крючка у двери одну из курток Эрла. Маловата, но так теплее – лучше, чем один пиджак.

Прогулка в лесу

Он старается не намочить ноги. В лесу пара тропинок, и одна ведет к чему-то вроде свалки, где Эрл обычно сжигает в бочках мусор. У церкви есть один мусорный контейнер, который забирают раз в неделю, но Эрл – деревенский житель от и до. Джессап практически уверен, что в одной из этих бочек тлеет пепел его куртки, ботинок, перчаток и всего остального, что на нем было в ночь пятницы. Джессап идет в другую сторону, мимо кемпингов, которыми иногда пользуется молодежная группа церкви, на стрельбище.

Подмораживает (он думает: скорее к снегу, чем к дождю), но в куртке Эрла тепло. Слышит «бац» чьего-то выстрела, не удивляется, когда видит Уайатта. Ждет, когда Уайатт перезарядится, и тогда окликает. Уайатт вытянулся на прорезиненной ткани, винтовку перед ним поддерживает мешок с песком. Сам он в камуфляжном комбинезоне и камуфляжной охотничьей куртке, на волосы натянута темная вязаная шапка, вынимает беруши.

– Ведешь стрельбы перед службой? – спрашивает Джессап. – Крестная охота?

Уайатт аккуратно кладет винтовку в открытый футляр рядом, садится. Его серьезное выражение лица сменяется радостным при виде Джессапа.

– Охотники человеков, – говорит он. – «Что бы стрельнул Иисус?»

– Как насчет «Камуфляжа Христова»?

– Неплохо, – отвечает со смехом Уайатт. – Готовый бизнес-план. Христианское охотничье снаряжение. Христианская экипировка для народного ополчения. Бронежилет со здоровым крестом – хотя так, наверное, слишком похоже на то, что повесил на себя мишень.

Он встает и протягивает кулак, стукается, обнимает Джессапа одной рукой.

Назвать это стрельбищем было бы преувеличением. Это просека в лесу, но длинная, обрубленная в конце холмом, который поднимается больше чем на сто футов, – промахи не несут угрозы. Есть четыре кабинки и две платформы для стрельбы из положения лежа, мишени на двадцати пяти, пятидесяти, семидесяти пяти, ста, ста пятидесяти и двухстах ярдах – вскоре после этого начинается холм. Они с Уайаттом стреляли здесь целыми часами, из двадцать второго по металлическим силуэтам на двадцати пяти ярдах, по металлическим пластинам – на ста. Приятный «бом» металла говорил о попадании. Доучились до дальнего боя на двести ярдов: Джессап – как бог на душу положит, Уайатт же старался, пока не стал попадать каждый раз. Прямо сейчас он стреляет по мишени дальше отметки двести ярдов, у подножия холма, – скажем, двести двадцать пять.