Annotation

Доклад, прочитанный на 7-й Международной бахтинской конференции, посвященной 100-летию со дня рождения М.М. Бахтина, которая проходила в июне 1995 года в Москве.

Опубликовано в: «Континент», №85, 1995, С. 324-331

Историк будущего, заинтересовавшись культурой 60-90-х годов нашего столетия, натолкнется на одно из интереснейших и сложнейших явлений – бахтинский бум. Нас, современников и отчасти протагонистов этого бума, тоже поражает, что русский литературовед Михаил Бахтин, десятилетиями известный немногим специалистам единственной книгой о Достоевском, вышедшей в конце 20-х годов, в несколько лет, так сказать, интеллектуально завоевал мир, когда стали выходить его работы, по большей части неизданные, на свободном рынке книг и идей.

Можно возразить, что поразительного в этом буме мало или совсем ничего, если думать об огромной значимости работ этою ученого, которого мы пока по-прежнему будем называть «литературоведом», при всей неадекватности этого определения. Но это слишком простое, если не упрощенное возражение, хотя в нем и содержится часть истины. В самом деле, другие современные Бахтину русские ученые, тоже заною открытые одновременно с ним, причем их интеллектуальная значимость приближается к бахтинской, не вызвали в мировой культуре такого резонанса и, входя в сферу русистики, почти не вышли за ее рамки и не породили своего рода новую академическую дисциплину, как в случае Бахтина произошло с бахтиноведением.

Первое, что поражает тех, кто воспринимает бахтинский бум как историко-культурную проблему, которую нельзя объяснить одними лишь качествами Бахтина, это то, что в отличие от почти всех других русских мыслителей, вновь открытых в последние годы в России и в мире, его нельзя свести к «русской идее» или к русскому философско-религиозному возрождению начала века. Разумеется, связь Бахтина с русской культурой его времени несомненна и глубока, но в его случае диалектика локального и универсального требует особенно тонкого подхода. При этом универсализм его мышления очевиден.

Итак, будущий историк культуры столкнется с двумя проблемами, а в некотором смысле и в какой-то степени сталкиваемся с этим уже и мы: в чем причина того, что Бахтин завоевал мировую культуру, и каково место Бахтина в его собственной национальной культуре? Эти проблемы уходят корнями в третью, особенно интересующую нас в настоящее время: каково место Бахтина в мировой культуре, в которую он победоносно вошел совсем недавно? В коротком выступлении решить эту проблему очевидно нельзя. Немыслимо найти и однозначный ответ: ответов столько, сколько образов Бахтина, с одной стороны, и образов мировой культуры, с другой. Здесь я только выскажу некоторые личные соображения, продиктованные моим опытом не бахтиноведа (я не принадлежу к этой категории), а человека, который три с лишним десятилетия назад имел удовольствие «открыть» для себя Бахтина и внести свою скромную лепту в распространение его идей в мире.

Размышляя над названием моего выступления, замечаю, что выражение «открытие» Бахтина для мировой культуры» может иметь два значения. Первое – то, о котором говорилось выше, а именно тот факт, что в последние два приблизительно десятилетия творчество Бахтина было открыто мировой культурой и подробно исследовано; второе в том, что Бахтин сделал «открытие в культурной и интеллектуальной жизни, открытие, которое требуется понять и определить. Но в действительности оба эти значения взаимодополнительны, потому что именно «открытие», сделанное Бахтиным, может объяснить «открытие» Бахтина мировой культурой.

На основании сказанного ясно, что теперь наше внимание должно быть обращено на третью часть нашей темы: понятие «мировой культуры», и, пожалуй, эта часть значительно сложнее, чем первые две, то есть Бахтин и его «открытие». Однако, с другой стороны, ясно, что без некоторого представления о современной «мировой культуре» очень трудно понять, в чем состоит открытие Бахтина и то, как он был открыт мировой культурой. Прошу слушателей не пугаться: я совсем не преследую цели определить, что такое современная мировая культура, и буду имплицитно придерживаться определенного представления об этой культуре, лишь частично эксплицитно выражая его, а главное, только через попытку сформулировать ответ на вопрос, касающийся сути названия моего выступления.