Для истории России трудно не признать, что конфликт интеллигенции с властью стал важным фактором дестабилизации имперского государства и что русский опыт прямого участия во власти интеллигенции после этого даже на общем фоне – едва ли не самый катастрофический. Советская интеллигенция также играла не последнюю роль в разрушении создавшей ее системы в конце 1980‐х – начале 1990‐х годов. Но в сравнительной и долгой перспективе очевидно, что взаимоотношения интеллигенции и государства в принципе не бывают гармоничными, а интеллигенция во власти – эксперимент, обреченный на неудачу. Знание – капитал, который приносит наивысшие дивиденды в оппозиции, как власть непрямая, регулирующая и корректирующая шестеренки политических механизмов. Здесь наш герой вполне мог чувствовать себя пупенмейстером, либеральным Карабасом-Барабасом, определяющим правила игры для «бураттин». Вот тут «общество, опирающееся на рациональность, – как замечал философ Пауль Фейерабенд о науке и ученых Нового времени, – не вполне свободно, оно вынуждено играть в игры интеллектуалов».
Только не заигрывайтесь, господа. Иначе программное «что делать?» может превратиться в растерянное «что же делать?». Как в рассказе Тэффи начала 1920‐х годов у эмигранта и автора, оказавшихся у разбитого корыта в центре Парижа: «Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. А вот… ке фер? Фер-то ке? Действительно – ке?»
«Интеллигенции» или «интеллектуалов» как таковых в природе не бывает. Это с «массами», хоть и оговариваясь, можно не церемониться и стричь всех под одну гребенку (вы знали, кстати, что и это выражение у нас из немецкого языка?). Скажем, крестьяне «в массе своей» были консервативными и религиозными, или там рабочие в той же «массе» голосовали за большевиков. Квалифицированные слушатели поморщатся, но переварят. С интеллигенцией так не получится. Производители идей и создатели правил не любят, как мы уже знаем, быть «в массе». Рациональные и научные принципы, de omnibus dubitandum Декарта, всосанный с молоком новоевропейской культуры, почти неизбежно переводят любой разговор, особенно на политическую тему, в дискуссию (хештег #споры_до_хрипоты, ныне архивированный). Единство «критически мыслящих личностей» может быть только в самой критике. Поэтому наличие общего врага или общего Другого, вообще полезного для любого единства, тут важно вдвойне. Тогда те, с кем мы имеем дело – кто:
Интеллигенция или интеллигенции?
На интеллигенцию также нельзя надеть одну общую шапку, как и на народ, и, может быть, нигде обобщение так не ошибочно, как в игре с понятием «интеллигенция». У нас чуть ли не столько интеллигенций, сколько считающих себя образованными. Какие внешние и какие внутренние признаки интеллигенции, где она начинается, где она кончается?
И обычное состояние академической жизни в Германии XVIII века современник характеризует как «никогда не прекращающуюся войну всех против всех». А общую шапку не наденешь уже и на литераторов Просвещения. Если что-то их объединяет в «партию философов», то это оценка роли знания в обществе, но никак не прикладное применение этой роли в идеологии. Множественное число Просвещени
Вопреки нападкам противников, разделения и противоречия в интеллигенции – не признак слабости, но свидетельство жизнеспособности этого общественного организма, коль скоро интеллигенция способна в полемике разных лагерей критиковать самое себя. Это свойство нововременного знания, построенного на постоянном оспаривании утвержденных истин. В такой перспективе пресловутые разброд и шатания в интеллигентской среде, традиции самокритики вроде «веховской» – залог развития, который работает до тех пор, пока не привлекается сторонний, властный ресурс, чтобы обеспечить «единоумие».
Василий Кузьмич Фетисов , Евгений Ильич Ильин , Ирина Анатольевна Михайлова , Константин Никандрович Фарутин , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин , Софья Борисовна Радзиевская
Приключения / Публицистика / Детская литература / Детская образовательная литература / Природа и животные / Книги Для Детей