Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе

«Брайарбрэй, Уокинг.

Дорогой Ватсон, не сомневаюсь, что Вы еще помните Головастика-Фэлпса, который учился в пятом классе, когда Вы ходили в третий. Возможно, Вы также слышали, что благодаря влиянию моего дяди я получил хорошее место в Министерстве иностранных дел и вел спокойную жизнь уважаемого человека, пока не произошло несчастье, которое грозит поставить крест на моей карьере.

Бесполезно пытаться описать все подробности этого ужасного события на бумаге. Если Вы не откажете в моей просьбе, я лучше перескажу Вам все на словах. Последние девять недель я лежал в постели с нервной лихорадкой. Оправился я совсем недавно и поэтому еще очень слаб. Как Вы думаете, Ваш друг мистер Шерлок Холмс не откажется приехать и выслушать меня? Мне бы очень хотелось получить его совет относительно этого дела, хоть в полиции меня и уверяли, что помочь мне не сможет уже никто. Прошу Вас, попытайтесь уговорить его приехать, и как можно скорее. Пока надо мной висит этот дамоклов меч[111]

, каждая минута ожидания кажется мне часом. Скажите мистеру Холмсу, что я не обратился к нему за помощью раньше не потому, что сомневался в его способностях, а лишь из-за того, что от этого удара потерял голову. Но теперь я снова в состоянии рассуждать здраво, хоть и не отваживаюсь много думать о том, что произошло, потому что боюсь возвращения болезни. Я все еще так слаб, что, как видите, не могу удержать в руке перо, и письмо пишут под мою диктовку. Пожалуйста, попробуйте уговорить Холмса приехать.

Ваш старый школьный друг,

Перси Фэлпс».

Что-то тронуло меня в этом письме, возможно, то, как жалобно Перси просил привезти Холмса. В общем, я так растрогался, что в любом случае постарался бы как-то помочь ему, но мне-то, разумеется, было известно, как сильно Холмс любит свое дело и что, помогая клиентам, он испытывает радость не меньшую, чем те, кто получает от него помощь. Моя жена согласилась, что нельзя терять ни минуты и нужно как можно скорее обратиться к нему с этим делом, так что не прошло и часа после завтрака, как я снова оказался в нашей старой квартире на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в халате за приставным столиком и был всецело поглощен какими-то химическими опытами. В большой реторте, закрепленной над горящей голубоватым пламенем бунзеновской горелкой, бешено кипела жидкость, ее дистиллированные капли стекали в двухлитровую емкость. Когда я вошел, мой друг лишь на секунду оторвал глаза от интересного процесса. Поняв, что происходит нечто важное, я уселся в кресло и стал ждать. Из нескольких сосудов Холмс взял пипеткой образцы жидкостей, смешал их в отдельной пробирке и поставил ее на столик. В правой руке он держал полоску лакмусовой бумаги.

– Вы пришли в самый ответственный момент, Ватсон, – сказал он. – Если эта бумажка останется синей, все хорошо.

Если покраснеет, это будет означать, что кто-то расстался с жизнью. – Он опустил бумагу в пробирку, и она тут же окрасилась в бледный грязновато-малиновый цвет. – Гм! Я так и думал! – воскликнул Холмс. – Еще пару секунд, Ватсон, и я буду к вашим услугам. Табак в персидской туфле. – Он повернулся к столику и написал несколько записок, которые вручил мальчику-лакею с указанием отнести их на телеграф. После этого с видом человека, покончившего с важным делом, Холмс опустился в кресло напротив меня, подтянул к себе колени и сцепил пальцы на длинных худых голенях.