Знак Истинного Пути

Наташа обернулась. Из открытого окна на нее недоуменно смотрел небритый мужик, а с пассажирского сиденья таращилась совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати.

— Нет, спасибо, — сказала Наташа, чувствуя жгучий стыд пополам с облегчением. — Я просто ударилась, вот и все.

— Ну, сама дойдешь? — поинтересовался водитель.

Наташа торопливо закивала и махнула рукой в сторону особняка.

— Мы уже почти пришли, спасибо большое.

— Ладно.

Окно с шипением поднялось, джип сорвался с места и исчез за следующим поворотом.

Наташа сидела на снегу, потирая ушибленную ногу, а рядом ревел Тимофей.

— Ну, что ты ревешь? — грустно спросила она. — Не реви, ты уже большой мальчик. Стыдно реветь.

— Да-а, а я знаешь как испуга-ался!

— Знаю. Я тоже испугалась. Ну все, хватит сопли размазывать. Пойдем скорее домой, там дяде Эдику расскажем, какие мы глупые с тобой. Ну все, все, поднимайся.

Она вытерла сыну зареванную мордочку и подумала, что ей нужно попить успокоительное. «Господи, чего я так испугалась? Подумаешь, машина из-за угла выехала! Даже Эдику рассказывать не буду, стыдно».

Человек, смотревший на женщину и ребенка из окна дома, сжал губы. Он испытал слабое удовлетворение, увидев, в какую ситуацию они попали. С другой стороны, женщина чего-то испугалась, и интуиция подсказывала человеку, что она испугалась не просто так. Может быть, что-то почувствовала… говорят, у матерей обостренная интуиция. Человек поморщился. Это усложняет дело. Но всегда можно найти подходящий вариант, особенно в создавшейся ситуации. А теперь просто необходимо.

Сидя в старенькой, ободранной хрущевке, пропахшей дешевым куревом и тем особым сиротливым запахом, по которому безошибочно определяется жилище старого холостяка, Макар ругал себя за небрежность. Серега Бабкин, давно работавший с Макаром, сделал все по первому разряду, причем быстро: не только нашел человека, ходившего с Данилой Солонцевым по святым местам, но и вычислил, когда тот бывает дома, и принес Макару адрес на блюдечке с голубой каемочкой. И вот Макар сделал ошибку: приперся к мужику в новом свежем свитере и голубых джинсах. «Ладно еще догадался не побрызгаться туалетной водой», — злобно обругал сейчас сам себя Макар. Но и так было понятно, что с первого слова контакта не будет: мужик с простым именем Иван Иванович Кордыбайлов косился на Илюшина, чувствовал себя не в своей тарелке и явно недоумевал, что нужно от него этому молодому парнишке из богатеньких. Легенду о написании дипломной работы по теме, связанной с паломничеством, мужик пропустил мимо ушей как непонятную. Да для него и не имело значения, зачем нужна информация. И отвечал неожиданному визитеру скупо и неохотно.

— Да что тут рассказывать-то… Ну, ходили, было дело.

— Только один раз?

— А зачем больше-то?

— И что было в походе?

— Да ничего особого и не было. Дошли до святыни, поклонились и обратно пошли.

«Содержательно, — подумал Илюшин. — Дошли, поклонились, пошли обратно».

Он глянул на Кордыбайлова повнимательнее — тот сидел и безучастно смотрел на стол, усыпанный хлебными крошками. Не старый еще мужик, но выглядит на все шестьдесят — морщинистый, лицо унылое, щеки обвисшие.

— Голубей бы тебе держать, — неожиданно сказал Макар, переходя на «ты».

— Чего? — не понял паломник.

— Голубей, говорю. Что у тебя, тряпки нет дома? Или тебя ломает лишний раз со стола стереть?

— Ты о чем?

— Да о том! Сидим, как свиньи, все в крошках. Смотреть противно.

— А ты не смотри, — покорно заметил мужик, и Илюшин понял, что из дома его не выгонят. — Слушай, тебе чего вообще надо от меня, а?

«Ну слава богу, проснулся», — поздравил себя Макар. А вслух сказал:

— Можешь ты мне нормально, по-человечески рассказать, что у вас с паломничеством было? И не пудри мне мозги, ради бога!

— А ты не заливай про студента, — огрызнулся Иван Иванович.

Он встал, открыл сопротивляющуюся дверцу холодильника и достал бутылку. Макар содрогнулся, но выбора у него не было.

— Закусить есть? — спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал обреченно.

— А то! — обиделся Кордыбайлов. — У нас все есть.

Крошки полетели на пол, а на изрубцованной порезами ножа скатерти появились два стакана и запотевшая бутылка. Из пакета, висевшего на спинке стула, Кордыбайлов достал половинку ржаного и разломил ее пополам.

— Держи закусь.

После второго стакана дело пошло на лад. Иван Иванович в подробности не пускался, но и того, что он рассказывал, Макару пока было достаточно.

— Ходил я с Данилой один раз только, — говорил Кордыбайлов, вертя в мозолистых руках пустой стакан. — И то не больно далеко — в Дивеевский монастырь. Учение, оно ведь что говорит: в каждой святыне православной есть другая, от большинства людей скрытая. Или не главная. Ну, вот как в том самом монастыре. Нас Данила учил, что попы вроде как украли священные вещи, но сами ими особо пользоваться не могут и только рядом с ними что-нибудь свое пристраивают, вроде чтоб и им силы хватило.

— Не понял: как украли?

— Ну, не украли, а просто своими объявили.

— А чьи они на самом деле?