Знак небес

В полдень следующего дня в княжеском шатре — благо бабье лето еще не закончилось — за грубо, наспех сколоченными столами, составленными буквой «П», уже сидели как владимирцы, так и рязанцы. Последние заняли лишь перекладинку, кроме самой середины, где стоял княжеский столец, пока пустовавший. Владимирцев было не в пример больше. Старшин от мастеровых рассадили по левую руку. По правую, рядышком с боярином Еремеем Глебовичем, уселся епископ Владимиро-Суздальской епархии Симон и пяток иереев из числа настоятелей самых крупных храмов и монастырей, а напротив них — столько же наиболее знатных гостей[33].

Все ощущали себя непривычно.

Боярину казалось, что он роняет свое достоинство в такой компании — иной гость, пожалуй, и побольше него гривенок в калите имеет, а все ж таки за один стол с боярами никто из князей их не усаживал. С другой стороны, тот же епископ Симон сидит и не возмущается таким соседством. А мастеровым с купцами тоже не по себе. Почетно, конечно, что и говорить, когда тебя уравняли со всей городской верхушкой, такое обращение дорогого стоит, но уж больно оно непонятно.

Потому и смотрели все на вошедшего Константина настороженно, с прищуром. Во всех взглядах, устремленных на него, явственно читался один и тот же вопрос: «А кто ты есть таков, рязанский князь, и кем во Владимир стольный пожаловал?» От ответа на этот вопрос зависело не просто многое, а все, включая и дальнейшее отношение горожан.

Одно дело, если пришел ты рачительным хозяином. Такому Русь многое простить может. Даже кровь не станет неодолимой преградой, если проливал ты ее не излиха. Где грань? Пожалуй, лишь сердце ее чувствует. Ежели не ропщет, не вопиет об отмщении — стало быть, по уму лил, без злобы.

Зато если ты явился разорителем, то, даже если сумел занять княжеский терем вовсе без крови, долго терпеть тебя не станут. Посмотрят малость, как ты свою же землю обираешь с бестолковой жадностью, не то что на годы вперед не думая, но и о завтрашнем дне не помышляя, да и турнут в шею. Вече-то градское имелось везде, а не только в знаменитом Великом Новгороде. Там оно просто погорластее других, побестолковее, и собиралось почаще — вот и вошло в историю. В других городах пореже, лишь когда на душе накипало сверх меры. Но уж коль сойдутся людишки, держись. Всем на орехи достанется, без разбору. Те же киевляне сколь раз выгоняли из города своих князей: «Уходи, княже! Не люб ты нам!» И уходили. А куда тут денешься, когда весь град против тебя встал?

Вот и глядели ныне владимирцы во все глаза на чужака, пытаясь постичь — с чем и в качестве кого пришел в их город рязанский князь?

Константин все это понимал, чувствуя и опасливые взгляды, и всеобщую настороженность. Сколь важно в такой ситуации не ошибиться, не допустить с самого начала промашки, он тоже хорошо сознавал. Первые впечатления всегда самые яркие, в память врезаются надолго. А откуда они берутся? От первых поступков, от первых слов.

Если позже и промахнешься неосторожно, что-нибудь учинишь, не думая, ну, скажем, плетью перетянешь какого-нибудь олуха, чтоб не стоял на дороге, загораживая путь князю, — уже полбеды. Тут доброхоты всегда иное, доброе вспомнят, что за тобой к этому времени уже числится, и… простят, да еще и оправдание сыщут: «Не со зла он — сгоряча хлестанул, а чего в сердцах не сделаешь. Ежели бы он всегда такой был — иное дело, а помните, как он обычно вежество выказывает, как с простым людом завсегда здоровается. Да и тот хорош, раззява. Чай, сам понимать должон — князь едет. Нет чтоб посторониться, дорогу дать…»

Гораздо хуже, когда сразу что-то не то содеял, по живому рубанул, второпях, пускай просто грубое слово допустил, оскорбив походя. Нет у тебя запаса добрых дел, не скопил еще, и получишь ты по полной, а то и сверх того, ибо с чужака спрос всегда жестче, чем со своего.

Посему и надо поначалу не простую осторожность проявить вкупе с осмотрительностью, но сугубую. В любом деле хорошо семь раз отмерить, прежде чем резать начинать, а уж при знакомстве не грех и семижды семь раз мерку снять. Лишним не будет, только во благо пойдет.

Князь Константин, понимая все, постарался на совесть.

— Заждались? — спросил он первым делом, едва вошел в шатер, и чуть виновато улыбнулся — мол, извините, ради бога.

Вслух, правда, прощения не попросил. В таких делах иной раз перебрать все одно что пересолить. Сам-ка опробуй. Без соли любое блюдо просто невкусным покажется, но если голоден — съешь, никуда не денешься. А если пересол? То-то и оно.

Далее тоже все как положено — рязанец и благословить сей совет у епископа попросил, и сам к руке владыки припал, и на неспрошенное ответил, пояснив, для какой такой надобности он счел нужным собрать всех, а не только бояр с епископом.