Знак небес

— Самые именитые здесь ныне сидят, — заметил он уважительно. — На вас ныне все прочие жители глядят. Ратники городовые боярину Еремею Глебовичу верят, ремесленники и гости торговые — старшинам своим, а весь люд христианский — служителям церкви. Не хочу, чтоб судьба града в одних хоромах боярских да в покоях епископских решалась. Посему и желаю, чтобы вы все меня услышать могли.

И Константин вкратце повторил то, что еще раньше его послы сказывали. Условия же выдвинул простые и необременительные. Да что там — можно сказать, и вовсе пустячные. По сути дела, самым тяжким из них был прокорм Константиновых воев, которые здесь, во Владимире, до весны останутся. Обрадовал он горожан и тем, что ежели они ныне миром договорятся, то всех, кого в полон под Коломной взяли, уже через месяц по домам распустят. Правда, по первому снегу тем, кто помоложе, вновь собраться придется, но исключительно для ратной учебы, чтоб впредь владимирцев с таким позором не вязали.

— Ну а теперь вопрошайте, если что любопытно, — подытожил Константин.

— А много ли в сече сынов да братьев наших полегло? — степенно осведомился коваль Бучило.

Еремей Глебович недовольно обернулся на него, глядя со всей строгостью — почто лезешь поперед набольших, да и епископ Симон с неодобрением вздохнул, но уж больно невтерпеж было Бучиле. Шутка ли, оба сына ушли с ополчением пешим — удаль молодецкая, вишь ли, взыграла. А остановить, воспретить не смей — с князем Юрием не поспоришь. Потому и не выдержал старый коваль, не до приличий тут, лишь бы о судьбе сынов узнать, хотя откуда чужой князь про их участь ведать может.

Константин склонился ухом к соседу своему Хвощу, и тот, догадавшись, что от него нужно, глянув в список, негромко произнес:

— Бучило это. Он от ковалей здешних.

Рязанец вопрошающе уставился на чернеца Пимена, сидящего по левую руку от князя. Перед ним на дощатом столе лежала толстая пачка бумаги, но монах в нее и не глянул — память не подвела.

О том, кто будет присутствовать на переговорах, стало известно за час до их начала. Рязанцы, встречающие владимирскую процессию у самых городских ворот, зря времени не теряли, мигом всех в список занесли, а Пимен незамедлительно приступил к проверке, есть ли в составе владимирской делегации такие люди, родичи которых погибли или оказались раненными под Коломной. Таковые все были занесены монахом в два списка, которые получились не столь велики. В одном, который инок про себя назвал черным, всего-то две сотни с лишним, в другом, «сером» — вдвое больше. Если считать общее количество ратников, собравшихся под Коломной, оставалось подивиться, сколь малой кровью все обошлось для побежденных. Очень малой.

Он и дальше, сидя в ладье, не бездельничал. Едва ладьи отплыли от Рязани, как князь распорядился размножить списки, расписав раненых и погибших по каждому крупному городу отдельно. Владимир — град велик. Каждый пятый из погребенных родом из него. Но сорок имен в памяти держать ни к чему, да и пять с половиной десятков раненых тоже — для того и лист под рукой.

И в то время, пока посольство неспешно шло да усаживалось за столы, Пимен скоренько разыскал в списках имена родичей всех тех, кто ныне сидел за столом. По счастью, таковых оказалось всего пяток, ибо по большей части те, что входили в черный список, были не из простецов, а находились в шатрах. Там их и смерть настигла. У этих же, что здесь, Пимен отыскал всего пятерых, да и то в «сером» списке — совсем хорошо.

— Воев у вас полегло немного. Из владимирцев и четырех десятков не наберется, — неторопливо пояснил Константин и довольно оглядел ошарашенные лица присутствующих, никак не ожидавших услышать о столь малом количестве.

Да и как его ожидать, когда трое раненых бояр, привезенных и переданных в город вместе с телом погибшего князя Юрия и еле живым Ярославом, понарассказывали эдаких страстей. И про крест синеватый, в сотню саженей высотой, что сам господь пред ними зажег, предвещая муки мученические; и про десять тысяч факелов, кои разом на стене Коломны вспыхнули; и про грохот страшенный — куда там громам небесным; и про…

Много чего они успели поведать. И тут вдруг четыре десятка. Как же так?! Ведь если раненых послушать, выходило, что чуть ли не все бояре полегли. Что уж тогда о рядовичах говорить, которых завсегда больше, чем вятших мужей гибнет.

— А ты не спутал, княже? — недоверчиво переспросил Еремей Глебович. — Али всей правды сказывать не желаешь?

— Желаю, — возразил Константин. — Желаю и говорю без утайки. Если совсем точно, то погибло тридцать восемь человек, а еще пятьдесят пять — ранено, из них шестеро тяжко, навряд ли выживут, а остальные как господь даст. — И он перекрестился.

Все сидящие незамедлительно последовали его примеру, а епископ одобрительно крякнул — не забывает князь о боге, значит, все будет в порядке. Константин меж тем продолжил:

— Но тебя ведь, Бучило, больше всего о сынах печаль снедает, верно?