Знак Саламандры

Пламя гаснет, вокруг резко становится темнее, меня шатает, и я цепляюсь за машину, прижимаюсь лбом к мокрой крыше, чувствую, как под рёбрами огненным ежом ворочается магия Знака. За спиной различаю голос – Сашка орёт, чтобы кто-то приезжал «немедленно и срочно, очень срочно, понимаете?!».

Живой. Хорошо.

Мне хочется выть.

Сашка заканчивает разговор, рявкает на проходящую мимо компанию, чтоб шли дальше – тут, мол, полицейская операция, – подходит ко мне, обнимает и отцепляет от машины. Я разворачиваюсь, утыкаюсь носом в его плечо, дышу, заставляю себя дышать, хотя запах гари забивает глотку.

– Я ведь… Их…

– Тише. – Сашка гладит меня по спине и прижимает крепче. – Я позвонил Князеву, он сейчас явится и будет разбираться, а мы пойдём домой, у нас всё хорошо, мы живы…

Он продолжает бормотать что-то успокаивающее, я жадно ловлю каждое слово, стараясь не думать о произошедшем, и, когда он всё-таки умолкает, меня прошибает озноб. Чувствую движение, слегка отстраняюсь, Сашка подпихивает что-то носком ботинка, и я различаю на асфальте серебристую искорку.

– А любовница, похоже, была не у Князева, – резюмирует Сашка. Я вспоминаю слова Маргариты насчёт кукольного болванчика, послушного воле хозяйки-ведьмы, и закусываю губу, чтобы не разреветься прямо сейчас, только шмыгаю носом.

Игорь, блин… Ну как так-то?!

Однако расслабляться рано. Соберись, девочка, ещё ничего не закончилось.

Князев прилетает спустя пять минут. Матерится он знатно – и в адрес облажавшихся коллег, и в телефон, и просто в пространство. Мне достаётся отдельно, потому что он же, видите ли, велел никуда не лезть и обо всём докладывать, и какого хрена я делаю всё по-своему, и почему нельзя было убить кого-то другого, у него и так работать некому. Требует рассказывать всё, и я собираю последние силы, чтоб не разреветься, и рассказываю с момента, как меня разбудил звонок дяди Гриши. Смутно осознаю, что Сашка обнимает меня со спины, дракон сидит на плече и шумно дышит в ухо, подъезжают ещё машины, какие-то люди ходят вокруг, переговариваются, тоже матерятся, дёргают Князева вопросами, а он огрызается и посылает всех подальше, и у него мокрое лицо и волосы, и дождь даже не думает прекращаться…

– Значит, так, Платонова, – тяжело говорит он, с отвращением разглядывая пакетик с когтями. – Ты под домашним арестом. Саламандры Саламандрами, а два трупа – это два трупа. – Он суёт пакет в карман, стаскивает очки и вытирает ладонью лицо, потом смотрит на меня, устало и зло. – Только попробуй высунуться, не знаю, что с тобой сделаю. Ни на работу, ни в магазин, ни к маме в гости, хоть пожар, хоть потоп – будешь, твою мать, сидеть дома, пока я не разрешу выйти. Постановление завтра привезу. Ты, – он переводит взгляд на Сашку, я спиной чувствую, как тот напрягается, но капитан шумно вздыхает и тоном ниже велит: – Тащи её домой, девка никакая. Посиди рядом, по головке погладь, успокоительного выдай, водки налей, в конце концов… Ну сам знаешь. Пригоню завтра штатного психолога, а пока народными средствами.

– Я тоже под арестом? – хмуро уточняет Сашка. Капитан кривится и отмахивается, а потом мимо нас проходят какие-то мужики с носилками, и я закрываю глаза, потому что не хочу знать, что там лежит, и меня тоже подхватывают и куда-то несут, и сил хватает только на то, чтобы объяснить, в каком кармане сумки лежат ключи, и напомнить про пакеты – вдруг удастся спасти хоть что-то из продуктов? Обидно будет, если всё пропадёт…

Потом меня, кажется, отрубает, потому что в следующий момент я осознаю себя сидящей на табуретке в прихожей, без куртки. Левый сапог валяется рядом, Сашка сидит рядом на полу и пытается расстегнуть молнию на правом, я вспоминаю, что она заедает, машинально тяну руку. Наши пальцы встречаются, я вцепляюсь в его ладонь и понимаю, что меня трясёт.

Два. Трупа.

Два, чтоб их.

Вой рвётся наружу сквозь стиснутые зубы, я складываюсь пополам, обнимаю себя руками, чтобы не дать грудной клетке разорваться. Сашка стягивает с меня сапог, а потом стаскивает меня с табуретки, сажает к себе на колени, прижимает крепко-крепко. Часть сознания вспоминает, что у меня мокрые грязные джинсы, и я пытаюсь отстраниться, но соображаю, что он тоже валялся в луже и вряд ли намного чище…

Сквозь вой прорывается истерический хохот. Я обхватываю Сашку обеими руками, утыкаюсь носом в шею, чувствую запах его кожи, и гари, и…

Духи. Те самые. Что-то острое, пряное, цитрусовое, с терпкими древесными нотами…

Первая мысль – отшатнуться и не дышать. Сашка придерживает меня за плечи, не давая упасть, мы смотрим друг на друга, и глаза у него совсем тёмные, и синяк на скуле, и он медленно облизывает губы, а мне совсем немного нужно наклониться…