Знак убийцы

— Эти гипотезы перекликаются с более свежими теориями, которые группируются под определением «разумный замысел»?

Кажется, вопрос поставил Лоранс в затруднение.

— Хорошо… За этим выражением кроется многое. Я в данном случае предпочитаю подтвердить, что мои слова иногда используют для того, чтобы поддержать тезисы, которые ничего общего не имеют с моими исследованиями.

— Согласен, но вы печатались в некоторых духовных журналах, таких как «Параллели»…

Она резко оборвала его:

— Ну и что? Я не имею на это права? «Параллели» — журнал не научный… Другие делали это до меня и не встретили порицания…

— Но что вы думаете о критиках, которые обвиняют вас в том, что в своих убеждениях вы выдвигаете на первый план религиозность, в то время как наука должна быть полностью нейтральной?

Лоранс Эмбер раздраженно вздохнула. Улыбка медленно сошла с ее губ.

— Сожалею, но должна ответить, что нейтралитета в науке не существует. Это миф, в который большинство ученых систематически верят, чтобы лучше оправдать свою безответственность и свою слепоту. Разве нейтрален факт поощрения ядерной индустрии или клонирования человека? Мы не можем ручаться невесть за что под предлогом, что это движет науку! Эти ученые считают себя нейтральными, в то время как они играют лишь роль лоббистов, которые извлекают выгоду из своих опытов. Это лицемерие в чистом виде!

— Но Научное общество, в котором вы фигура символическая, получает поддержку от такой компании, как «Оливер», разве не так?

— Да, и мы этого не скрываем. Тем не менее обращаю ваше внимание на то, что мы абсолютно независимы. Мы не обязаны отчитываться перед руководителями «Оливера». Они не вмешиваются в наши исследования, и здесь я отдаю им должное.

Осмонд улыбнулся: Лоранс явно не осознает двусмысленность своих слов. Она порицала официальных ученых и их мнимую беспристрастность, одновременно подчеркивая свою ту самую объективность, чтобы поставить себя под защиту могущественного спонсора. Но этот вопрос так же стар, как и сама наука, и он наверняка не будет разрешен в этот вечер.

Американец еще немного побродил в толпе. Первое имя в афише вечера еще, наверное, ответит на бесчисленные вопросы приглашенных. Осмонд задержался около высокой витрины, где на видном месте стояли книги Мишеля Делма, Хо Ван Ксана и Лоранс Эмбер. Он полистал книгу Делма, и у него кольнуло в сердце при виде фотографии на задней обложке: его старый учитель в безупречной бабочке, улыбающийся и воодушевленный, словно молодой ученый, бодро выходит с факультета… Человек, которому он обязан всем, его духовный отец…

Он поднял голову: какая-то дама, прекрасная во всех отношениях, украдкой следила за ним, словно подозревала, что он хочет украсть книгу. Скорее из раздражения, он положил книжку на место, повернулся к бестактной даме и, скорчив ей гримасу, высунул язык, совсем как Эйнштейн на известной фотографии. Бедняжка вытаращила глаза, как курица-несушка и, кудахтая, отошла подальше.

Оскорбление, нанесенное буржуазной даме, немного утешило сердце Питера, и он вдруг отметил один неопровержимый факт: из трех авторов выставленных на витрине книг двое совсем недавно умерли насильственной смертью. Это не было суеверием, но в том, что Лоранс Эмбер оказалась в компании с этими ушедшими из жизни людьми, было что-то леденящее.

К счастью, в эту минуту подошла Эмбер. Явно довольная всеобщим вниманием, она буквально сияла.

— Я вижу, ты успел познакомиться с лучшими источниками! — воскликнула она, громко рассмеявшись.

Ее эйфория явно объяснялась как шампанским, так и общением с прессой. Осмонд счел разумным не охлаждать ее энтузиазма тем, что, возможно, было просто глупым предчувствием.

— Так вот, — поддразнил он ее, пожимая плечами, — если ты подаришь мне свою книгу, обещаю прочесть ее до конца…

— Но я и так собиралась! Знаешь, она уже получила благожелательный отзыв в «Новом обозревателе» и в «Экспрессе»? И даже была рецензия в «Монд»!

— Годовски должен быть доволен…

— О, Годовски… Если бы ты знала, насколько мне наплевать на него… Что он воображает себе, этот предвестник несчастья? Что я жертвую сотнями человеческих эмбрионов, дабы соответствовать неприкосновенным критериям репродуктивных экспериментов?

Осмонд предпочел оставить свои аргументы до другого случая. Он улыбнулся;

— Согласно ему, эволюция имеет единственный смысл; твой пупок.

— Правда? Главное, у него не слишком изысканный запас слов. Он поносит тебя еще за… как это слово… за ханжество!

— Узнаю его…

Лоранс взяла два бокала шампанского. С радостным видом подняла свой.

— За что пьем? — хитро спросила она.

Осмонда охватили воспоминания. Когда-то они часто чокались за их любовь, и совершенно очевидно, что тогда они, пожалуй, считали это незыблемым и вечным. Потом, как и всё на Земле, это ушло в небытие…

— За науку? — предложил Осмонд тост нейтральный, благоразумный и очень профессиональный.

— Пусть… — согласилась она. — Это не слишком романтично, но по крайней мере в этом у нас нет разногласий.

— Yes… Потому что насчет внутренней логики эмбриона…