Знак убийцы

— Если префект даст добро… но если что-нибудь произойдет во время приема, я умываю руки.

Несмотря на драматический характер того, что происходило на этом военном совете, каждый немного расслабился, но все же не стал смотреть на соседа с меньшей злобностью.

Убийца делал свое дело последовательно в каждый из дней недели. И, если только это не было чистым суеверием, можно было надеяться, что он, возможно, с уважением отнесется к воскресному дню отдыха.

ГЛАВА 38

Питер Осмонд и отец Маньяни молча шли по набережной Монтебло. Они смотрели на группы туристов, которые останавливались, чтобы посмотреть на речные трамваи, плывшие по Сене и освещавшие фасады домов своими мощными прожекторами. Словно фантомы, скользили по стенам тени деревьев.

— Я предпочитаю не описывать вам эту сцену, — вполголоса нарушил молчание отец Маньяни. — Это выше человеческих сил. Это… нечто дьявольское.

Осмонд понял боль священника. Видел, что ему необходимо облегчить душу.

— Когда я вышел на путь, который указал мне Господь, я обрел свободу. Это произошло так, словно все возможности, которые приготовила для меня жизнь, мгновенно осуществились. Все дороги открылись предо мною… Но теперь я спрашиваю себя… — Отец Маньяни умолк и глубоко вздохнул. — Я спрашиваю себя, куда ведет меня этот путь.

Они прошли по мосту и направились в сторону острова Сите. Перед ними купались в огнях величественные башни собора Парижской Богоматери, вырисовываясь на светлом небе, словно две освещенные колонны.

— Сегодня я понимаю, что чувствовал Христос на кресте, когда воскликнул: «Eli, lama sabactani?» Именно это хочу сказать Ему я: «Отец, почему Ты покинул меня?»

Туристы, молодая парочка, фотографировались на фоне церкви, безразличные к драме, которая раздирала душу священника. Он тихонько провел рукой по камням фасада самого почитаемого собора в мире, словно пытаясь вновь обрести связь со своей верой. Потом отступил на несколько шагов, подняв глаза к круглому витражу.

— А вы знаете, кто подтолкнул меня к религиозному предназначению, Питер? — Марчелло Маньяни повернулся к коллеге. — Мой отец был священником.

— Простите?

— Моя мать влюбилась в священника своего прихода. Они страстно полюбили друг друга. Конечно, они не могли афишировать это. Вы представляете себе — в Италии! — кюре, часто посещавший девицу… Но когда она забеременела, языки развязались. Епископ призвал моего отца и поставил ему условие: либо он сложит с себя духовный сан и женится на моей матери, либо его отошлют в приход на другом конце страны. Я уверен, что он искренне любил мою мать, но он не мог отказаться от своей духовной миссии… Я иногда видел его, когда он навешал нас. Мать представляла его мне как друга семьи. И уверяла меня, что мой отец умер, когда она была беременна. Но однажды, когда мне было уже пятнадцать лет, сказала мне правду. Странно, но эта весть вызвала у меня только чувство гордости. За нее и моего отца тоже. Постепенно мысль о религиозном предназначении овладела мной. Словно мне написано было на роду пойти по стопам того, кто дал мне жизнь. Я был хорошим учеником, очень способным к наукам. Поступив в семинарию, я продолжил занятия физикой. В отличие от моего отца мне не пришлось выбирать. Мне удалось сочетать мои духовные поиски с научными исследованиями. Но сегодня, увидев этого несчастного парня, я словно получил некое послание. Словно пришла моя очередь делать выбор. Словно Бог говорил мне: «Веришь ли ты еще в Меня?» И я, право, не знаю, что ответить.

Осмонд был смущен и тронут исповедью отца Маньяни и отметил уже в который раз, сколько людей, даже самых убежденных, далеко не однобоких в своих суждениях, мучимы душевным надрывом и сомнениями.

Они снова пошли вдоль нефа, украшенного витражами.

— До сегодняшнего дня мне удавалось примирять эти два призвания… в моих глазах погружение в законы науки давало мне лишь дополнительные основания восхищаться совершенством Божественного сотворения мира. Как получилось, что Вселенная так гармонична? Планеты вращаются одна вокруг другой ровно и постоянно, без устали, и эта крошечная точка, затерявшаяся в бесконечности. Земля, где стала возможной жизнь… Как не восхищаться таким чудом? — Марчелло Маньяни покачал головой при виде водосточных труб, гримасничающих чудовищ, навсегда украсивших фасад Божьего дома. — Но если Отец послал нам Своего Сына, чтобы спасти нас, почему Он оставил в сердцах людей зло? Мы заслужили это?

Осмонд не знал, что ответить. Сцена, свидетелем которой стал его коллега, должно быть, была особенно устрашающей, чтобы повергнуть его в такое отчаяние. Однако не могло быть и речи о том, чтобы опустить руки, в то время как они, возможно, уже на пути к объяснению этой такой хладнокровной резни. Американец дол го думал, прежде чем ответить, понимая, какое впечатление может произвести на собеседника его ответ: