Я осенью болею, а ты не спишь, мой друг! Мой ласковый, дай руку, мы вступим в объясненье С той памятью, где кружит зеленый, звонкий круг, Лес отроческих лет, полуприкрывшись тенью. Мы эту тень развеем и копоть оботрем. Давай начнем сначала! Ну, вместе! Восемнадцать! Ты помнишь этот год? Как музыкальный гром, Он в комнату вошел и приказал меняться... Сквозняк ломает рамы. Он – синий, ледяной! Навылет сквозь квартиру, выдавливая двери! Навылет сквозь сознанье, – а ты, мой друг, со мной! Привычки отживают, и мне не жаль потери! Восторг? Слепое пенье? Случайный обертон? Мальчишество, быть может? Но возраст умирает. Шинели и бушлаты. Дымящийся перрон. Слепит морозным солнцем. А я дружу с мирами. Ночь. С легким саквояжем стою на холоду. Столбы фонарных светов. Обмерзшая площадка. И вдруг состав вскипает свистками на ходу И в ночь меня выносит, рыча, из беспорядка. И режет мир, и ломит, и прется напрямик Сквозь белые вагоны тифозного состава Тута, туда, в ночное, где не читают книг, Где широко без края, где завалило травы. И круглый шум колесный. И свет. И стоны рек, Когда их дружно давят гудящими мостами. Прощай! Прощай! В последний! Разгон в 20-й век, Где ночь вздыхает жизнью над мчащими кустами. Август 1931 Ока