Я зажмуриваюсь. И тут выключают звук. Теплый ворсистый ковер мягко приподнимает нас. Тащит куда-то. Против своей воли я открываю глаза. Блестящие комья огромными пушечными ядрами катятся по холлу, переворачивая мебель и в клочья раздирая кожаные диваны. Это остатки прозрачных стен из многослойного ударопрочного стекла. Обрывки зелени из миниатюрного висячего садика кружатся в воздухе. Шары из блесток докатывается до стен. Все вокруг затягивает непроницаемой пылевой завесой. Возвращается звук. Нас волочит по полу и крутит в разные стороны, как бумажный мусор. Больно ушам. И тут кто-то большой и сильный играючи отрывает меня от Мишель. Поднимает в воздух. Я влетаю головой в кучу мебельных обломков у стены. И еще успеваю услышать, как ноги мои с грохотом приземляются на усыпанный стеклом пол. И на этот раз все. Выключают не только звук, но и свет.
– Доклад: зафиксированы повреждения. Множественные осколочные ранения спины. Вывих правого плечевого сустава. Ушиб груди. Недопустимое компрессионное воздействие на головной мозг. Система восстановления задействована... – слышится тихий голос в абсолютной тишине. Потом исчезает и он.
Глава 6. Как правильно привлечь внимание к своим проблемам
– Я думал, что война осталась там, на Земле, – это первое, что я говорю себе, когда глаза мои снова могут различать свет. Только режет их немилосердно, глаза. Что-то все время сыплется сверху, мешая дышать и видеть.
– Подтверждаю, – немедленно отзывается Триста двадцатый.
– Тогда это что было? – я хочу повернуть голову, чтобы избавиться от назойливой пыли, что забивает мне нос. Пытаюсь пошевелиться и шиплю от боли.
– Террористический акт.
– Что?
– Террористический акт. Посягательство на жизнь или иная форма насилия над гражданами, государственными или общественными деятелями, совершаемые с политическими целями. Военные действия не ведутся.
– Черт возьми, ты хочешь, чтобы у меня мозги спеклись? – жалобно вопрошаю я. – Говори проще.
– Теракт – это когда одни люди убивают других, чтобы те обратили на них внимание. Или на их проблемы, – переводит мое второе я.
– На проблемы? Какие еще проблемы? Я едва живой – вот это проблема. Кого мне надо убить, чтобы на меня обратили внимание?
– Ответ неизвестен. Возможное решение – подать сигнал бедствия.
В ответ я только тихонько скулю от боли. И от досады. Господи, ну почему ты такой зануда, Триста двадцатый?
– Нужно позвать на помощь, – подсказывает тот. Я чувствую, что он страдает вместе со мной. Мой помощник тоже поврежден. Наверное, из-за этого у меня непроизвольно подергивается правая рука.
– Сейчас. Ты тоже... держись. Больно?
– Больно, – просто отвечает жестянка.
Я понимаю, что моему двойнику-подселенцу никто не снимет боль, как мне. Он так и будет терпеть ее, пока не умрет. Или пока не вылечит себя сам. Он беззащитен, мой непроницаемый боевой робот. Он поддерживает меня, стимулирует процедуры восстановления организма, задвигая заботу о себе в самый дальний угол. Считает, что прежде всего должен защищать меня. Глупая жестянка. Что я без него? Просто слюнявый идиот.
– Ничего, – успокаивает он. – Мне не привыкать. Через сутки повреждения будут ликвидированы. Можно быстрее, но тогда твое состояние ухудшится. И у меня не будет ресурсов для собственного восстановления.
– Ладно. Тогда терпим вместе?
– Идет.
И я сдерживаю рвущийся вопль, с хрустом стекла поворачиваясь на бок. В глазах сразу темнеет, к горлу подкатывает тошнота.
– Не могу полностью блокировать нервные центры. Недостаточно ресурсов, – извиняется Триста двадцатый.
– Ничего. Потерплю. Почему я не могу кричать?
– Ты кричишь. Просто слух пока не вернулся. Тебя услышат. Ты кричи еще.
– Эй, кто-нибудь! – я снова беззвучно шевелю губами, борясь с болью в груди. Захожусь тяжелым кашлем. Волны боли следуют одна за одной. Боль разрывает меня на части, будит злость. Черт меня дери! Да есть вообще в этой галактике место, где меня не будут пытаться прихлопнуть?
Одно хорошо – теперь я лежу на боку. Так труднее дышать. Но так я могу, наконец, что-то видеть в пыльной преисподней. Тут есть на что посмотреть. Все белое, как в снегу. Люди-призраки ходят, ползают в белой пелене. Ползут-бредут-ковыляют наружу. Сидят на кучах обломков и зачем-то раскачиваются. С любопытством заглядывают внутрь через проломы в стенах. Вытягивают шеи в попытке рассмотреть редкое зрелище. Чертовы кретины! Ээй! Помогите, мать вашу... Снова кашель. Мне даже сплюнуть нечем – рот забит пылью. Язык как наждачная бумага, царапает десны. Как бы услышав меня, откуда-то начинает падать холодный иней. Целый снегопад. Или пурга. Прикасаясь к налету пыли, крохотные капельки скатываются в шарики. Но потом пыль набухает влагой, темнеет и становится грязью. Я просто завален этими холодным грязным снегом. Зубы начинают стучать от холода. Но дышать становится легче. У снега не слишком приятный кисловатый вкус.
– Сработала система пожаротушения, – слышу подсказку.