Знамение змиево

Сильнее всего ему хотелось пойти в Сумежье, ворваться к отцу Касьяну и так ему дать, чтобы дух вон. Кулаки чесались, как в былые времена на волховском мосту или на торгу новгородском – и ни единой мысли о посадничьих праведщиках и прочих последствиях. Если раньше сумежский священник-обертун внушал ему благоговейный страх, то теперь тот страх слизнула горячая ярость. Не осталось ни жалости к человеку, ни почтения к священному сану.

Воята развернулся.

– Стой, стой! – испуганно заверещала Марьица над ухом. – Ты куда собрался? Воята, брось! А как же «не убий»!

– Кого я жалеть должен? – в гневе закричал Воята, подняв голову, как будто так Марьица лучше услышит. – Обертуна поганого? Волка лютого? Сколько он народу погубил! Брата родного сгубил! Дочь родную извёл – дважды!

– Бога побойся!

– А он боится Бога? Существует только Божьим попущением, но я это исправлю! Сколько людей, скотины задрал. У Меркушки спроси, он скажет – надо его жалеть?

– Со мной здесь Меркушка. Молит тебя душу свою не губить. Подумай, что с тобой потом будет. Скажут, сбесился новгородец – прибежал, как скажённый, и батюшку зашиб!

– Мне плевать!

– Возьмут тебя, свяжут, в Новгород отправят!

Воята почти видел, как Марьица порхает вокруг, пытается хватать его за рукава своими бесплотными руками – или крыльями? – но он даже не ощущает её прикосновений.

– Плевать!

– Но кто же тогда Артемию вызволит? – почти плача, взмолилась Марьица.

Воята, вдруг ощутив огромную усталость, сел наземь и сжал голову руками. Еленка молча наблюдала, как он громко спорит сам с собой – после всего эта мелочь её не смущала.

– Ты знаешь, – через какое-то время Воята поднял голову, – если он умрёт, с Тёмушкой что будет?

Еленка медленно села рядом с ним на мох, подвернув под себя полы толстой чёрной понёвы.

– В колдовстве-то я не сильна… у других надо спросить… Но сдаётся мне, или она опять человеком станет… или уже никогда…

На слове «никогда» её голос надломился, и она опять заплакала. Воята молчал и прикидывая, насколько весома эта опасность.

Стоит ли идти к отцу Касьяну? Сказать ему: всё про тебя знаю. Но средства обличить обертуна перед людьми Воята по-прежнему не видел. Даже если рассказать про схватку в алтаре… Придётся рассказывать, как он сам там оказался. А отец Касьян скажет, что парамонарь хотел церковь обокрасть, он его услышал, хотел помешать, они и схватились… Как докажешь, что тот был бесом одержим, никто ведь не видел! А выдавать отцу Касьяну свою полную осведомлённость – опасно.

– Он и так подозревает тебя, – добавила Марьица. – Чует, чудовище, кто-то по его следу идёт. А кому, кроме тебя – ты тут человек чужой, да из Новгорода, да от владыки…

– Вот что… – Не придя ни к какому решению, но несколько взяв себя в руки, Воята встал. – Я пойду… попробую её отыскать.

– Я с тобой! – Еленка вскочила и схватила его за руку.

– Ступай-ка домой! – Воята почти ласково взял её за локти. – До озера, да обратно, ты и так на ногах едва стоишь. Иди домой да молись. А я хоть как её сыщу… может, по дороге надумаю чего.

Пройдя через Песты, Воята проводил Еленку до дома, а сам двинулся дальше на юг – по дороге, которая двести лет назад вела к городу Великославлю, а теперь упиралась в озеро Дивное. Не чуя земли под ногами, он шёл и шёл, не замечая, как народ на полях и огородах удивлённо провожает его глазами. Казалось, что озеро то лежит где-то за небокраем, куда только на крыльях лебединых и доберёшься.

* * *

Как ни был Воята потрясён случившимся, он забыл обо всём, когда перед ним открылось озеро. Он видел его лишь раз, зимой, когда оно раскинулось меж холмов снежным блюдом, а луна с вышины любовно изливала на него серебряный свет. Теперь всё стало другим – но осталось прекрасным. Круглое озеро показалось меньше, чем зимой – тогда границы берегов скрывались под снегом, – и лежало, будто кубок голубого стекла, обёрнутый в зелёный шёлк и бархат. Солнце уже клонилось к дальнему лесу, и лучи его широкими рыжеватыми полосами падали к воде, будто солнце тянулось к ней, чтобы умыться перед возвращением домой. Ветерок гнал лёгкую блестящую рябь, и сквозь неё видны были белые облака, плывущие под водой. Воята, как зачарованный, разглядывал их, уверенный, что видит облака над самим Великославлем. Ещё немного, и ему откроется город – высокие стены детинца, как в Новгороде, площадь перед собором, мощёные улицы, широкие дворы, нарядные жители… Он жадно вглядывался: вот сейчас облака пройдут и откроют ему вид на город глубоко внизу. Сердце замирало от предчувствия чудесного. Ни о каких бесах даже мысли не было…

Порыв ветра бросил волосы в лицо, и Воята опомнился. Вернее, осознал, что стоит, как идол каменный, на горушке и не сводит глаз с озёрной глади – а солнце уже коснулось краешком зелёных вершин на том берегу. Оглядевшись, увидел тропу, огибавшую озеро, и проследил по ней глазами до того места, где в прошлый раз старики из Сумежья встречали белых старцев из озера, – определил его по старой берёзе. Туда он и направился.