Знамение змиево

Через два дня пришла Пятидесятница. В субботу перед нею в лес отправились уже мужики с топорами, на телегах, и привезли в Сумежье целые возы зелени. И погост обратился в лес: у каждых ворот, у каждого дома поставили зелёную молодую берёзку, в избах всё изукрасили берёзовыми ветками, пол посыпали травой. Зелени нанесли и в церковь – целая череда берёзок стояла вдоль стен, пол тоже был усыпан травой, на стенах венки из ветвей. Воята, оглядываясь при начале Троицкой вечерней службы, не мог понять, в церкви он или в роще. Даже вдруг подумалось: на осенины дедов-покойников приглашают угощаться в дом, весной на Радуницу сами идут пировать на жальники; так и здесь, сперва люди ходили угощаться в рощу, а теперь роща в ответ явилась в погост. Отец Касьян вышел на амвон в зелёном облачении – старом, служившим, как видно, ещё отцу Ерону, – и среди зелени берёзовой листвы напоминал неких Воятиных знакомцев… охочих до хороших коней. Густой запах зелени и древесного сока, наполняя тесную церковь, кружил голову и возносил дух; огоньки свечей мерцали среди деревьев, как веселящиеся души, а доносящееся издали пение девок казалось голосом самой земли, поющей от радости обновления.

После службы девки принесли из лесу берёзку и стали ходить с нею по Сумежью: берёзка заворачивала в гости к каждой из невест, там её с дружиной угощали, водили возле неё хоровод, потом несли дальше. Глядя на это от своих ворот, Воята невольно думал о Еленке. В Барсуках ведь тоже носят берёзку: каково Еленке смотреть на это, зная, что кабы не мужнина злоба, берёзка зашла бы и к ней, потому что и у неё в дому была бы невеста.

А был бы отец Касьян не обертун сумежский, а как все добрые отцы, Еленка и Тёмушка сейчас жили бы здесь, на поповском дворе, и он видел бы их каждый день… Да может, осенило вдруг Вояту, он уже сейчас был бы женат и стоял бы не со Сбыней и Домачкой, делая вид, будто пялится на девок, а с Несдичем, Радшей и прочими молодцами, кто свою судьбу уже нашёл.

Когда берёзка обошла всех, зелёная её дружина в венках из ветвей пустилась в путь вдоль Меженца к берегу Нивы, чтобы там бросить её в реку ради будущих летних дождей. Никто в этот день не работал, все в Сумежье пили мёд и брагу, ходили по гостям. На площади играли рожки. Даже отец Касьян к ночи был в подпитии. Темнело теперь поздно, и Воята заметил его стоящим у поповского двора среди стариков, глядящих на игры молодёжи на площади.

Отец Касьян тоже заметил Вояту и кивком велел подойти. Тот повиновался, чувствуя, как слегка замирает сердце.

До полнолуния оставалось пять дней.

– Вот что, отроче. – Отец Касьян слегка приблизил к нему голову, чтобы их не услышали мужики вокруг, и Вояте пришлось к нему наклониться. – Как настанет полонь, – он взглянул наверх, где среди светло-синего прозрачного неба висела серебристо-белая луна в подполони[72], – дело наше решим. После Духова дня[73] я в Ящеровский погост поеду. Батожок твой с собой возьму.

Он так и сказал, «твой батожок», будто считал обмен уже свершившимся, Воята отметил это.

– Под первую ночь полони приходи в ту избу старую…

– Да как же я её найду?

– Еленка пусть проводит. Сколько она когда-то туда бегивала, чай дорогу не забыла…

– Не захочет она!

– Захочет! – резко возразил отец Касьян, и несколько мужиков даже обернулись. – Бесовку свою назад получить захочет, – добавил он, понизив голос, – так пойдёт. Жди меня там. Я вечером батожок привезу и Апостол заберу. Тогда всё без обмана будет. Согласен?

– Ну… да.

Напористый, суровый вид отца Касьяна не оставлял времени на раздумья.

Но Воята и без того знал – откладывать больше некуда. До решающего полнолуния осталось пять дней; до того как великая пятница Ульяния подаст руку малой пятнице Девятухе – двенадцать. И к тому времени судьба Великославля уже будет решена…

* * *

После утрени в четверг отец Касьян оседлал Соловейку.

– К вечеру жди в той избе, – тихо сказал он Вояте, подошедшему прощаться. – Нынче дни долгие, я к закату подъеду, и ты дотемна в Песты успеешь воротиться.

– А батожок-то? – отчасти прикидываясь дурачком, спросил Воята.

– Так не здесь же он у меня. А то ещё скрадёт кто. – Отец Касьян бросил на Вояту насмешливый взгляд, и тот послушно потупился. – Заберу его… откуда надо и привезу. Только смотри – ни слова никому.