Знамение змиево

Донёсся возглас Страхоты – не попытка предупредить, а просто крик неожиданности. Обернувшись через плечо, Воята увидел в сиянии полной луны – свет огня остался за спиной, – чёрную тень на верхней кромке стены, прямо над собой. Огромную тень. Ни один настоящий волк не смог бы залезть или запрыгнуть на такую высоту, но этот волк был необычным – не только размерами. Его осторожная и притом решительная повадка выдавала не звериный разум; в жёлтых глазах горело человеческое сознание и нечеловеческая злоба.

Адская тварь сверху прыгнула на Вояту. Краем уха тот успел услышать визг Марьицы и брань Страхоты, а дальше стало не до них. Уворачиваясь, Воята завалился на бок, и обертун, промахнувшись, угодил лапами прямо в костёр. Взметнулась волна искр – будто те всем роем прянули искать спасения в небесах, где зверь не достанет, – горящие ветки полетели во все стороны, а обожжённая и ослеплённая пламенем тварь взвыла, выскакивая из огня.

Перекатившись, Воята вскочил на ноги. Самострел он обронил, рогатину опрокинул, когда падал, и теперь не видел её. Все его приготовления пошли прахом; чувствуя себя безоружным, он схватил толстый горящий сук.

Тварь пришла в себя; трясла головой, щерилась, рычала, делала обманные выпады, выискивая случай подойти поближе и схватить врага зубами. Блеск этих зубов слепил Вояту в отблесках огня; казалось, их сотни в этой длинной пасти, и каждый величиной с палец. Воята знал: позволь он этим зубам его ухватить, и жизнь окончится в считаные мгновения. Заслоняясь головней, он отступал боком, так чтобы его и тварь разделял костёр.

Но недолго: раскусив эту хитрость, волк прыгнул, метя прямо Вояте в лицо. Однако тот не промедлил – отшатнулся и врезал горящим концом сука по оскаленной морде. Снова ослеплённый, волк промахнулся. Глаза его привыкли искать жертву во тьме, и близкое пламя мешало ему. Однако, приземлившись на все четыре лапы, тварь тут же изготовилась к новому прыжку.

Вояту пронзила мысль: долго ему так не пробегать, обертун быстрее человека, да и устанет не так скоро. Как раз в этот миг хрипевший от ужаса Дрозд взбрыкнул задними ногами, и тяжёлое конское копыто с прибитой Дёмкиными руками железной подковой угодило обертуну в бок. Сбитый с ног, тот вместо скачка покатился по полу. Следя за ним глазами, Воята увидел то, чего не могло быть прекраснее на свете: отблеск огня на лезвии новой рогатины.

Изловчившись, он подхватил с земли ясеневое древко. Тяжёлое, сейчас оно показалось ему легче соломинки.

Дальше всё происходило так быстро, что осмыслить это Воята не успевал. Адское создание, перекатившись по земле, вскочило, прянуло на стену, будто ища спасения, но оттолкнулось от брёвен и кинулось на Вояту. Тот, даже не успев толком разогнуться, встретил зверя ударом рогатины снизу вверх. Острое длинное лезвие вошло волку в брюхо и пробило до самого хребта. Силой толчка Вояту развернуло вместе с рогатиной; оружие его с насаженной звериной тушей многократно потяжелело. Всхлипнув от натуги, Воята приподнял бешено бьющегося волка, словно сноп на вилах, и притиснул к стене. Навалился, пробивая тварь насквозь. Давил и давил, загоняя лезвие глубже в подгнившее бревно стены. Казалось, если дать зверю соскользнуть с лезвия, он мигом вскочит, как ни в чём не бывало.

Зверь истошно выл, царапая древко кривыми когтями, но до ловца дотянуться не мог. От этого воя можно было сойти с ума, но за шумом в ушах Воята его почти не слышал.

На несколько ударов сердца они застыли, глядя друг другу в глаза. И едва Воята успел подумать, что это опасно, как волк начал меняться. Его простёртые лапы стали вытягиваться, превращаясь в руки с цепкими костистыми пальцами. Морда тоже словно потекла, укоротилась, челюсти втянулись в череп, шерсть превратилась в тёмную бороду с прядями седины по краям. И, самое ужасное, в жуткой личине проглянули знакомые черты…

Этого зрелища Воята не выдержал – выпустил из рук древко рогатины и отпрянул. Нога запнулась обо что-то на полу, подломилась, Воята сел наземь. Ни на что другое не осталось сил – только смотреть без единой мысли, как обертун человеческими руками, покрытыми густой темной шерстью, держится за древко и силится вырвать его из стены, освободить своё прибитое к бревну тело. Жуткая пасть – меньше волчьей, но больше человеческого рта, – распахнулась, с хрипом втянула воздух. Что сейчас прозвучит – звериный рык, человеческая речь? Нечто меж тем и другим?

Мысль об этом заставила Вояту подпрыгнуть. Казалось, позволь он твари подать голос, и небо рухнет, не выдержав этого ужаса. К счастью, рядом лежал оброненный самострел. Вскинув его, Воята не целясь всадил стрелу почти в упор – прямо в эту жуткую пасть, полную длинных зубов, залитых кровью. Голова обертуна дёрнулась, запрокинулась и застыла, намертво прибитая к стене. И тварь затихла. Сверкающие злобой глаза стали медленно гаснуть. Когтистые лапы-руки ещё подёргивались, но ни сил, ни самой жизни в них больше не было.