Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе

– Сейчас, когда вы об этом заговорили, я вспомнил, что есть еще кое-что. С вашей стороны будет крайне неумно попытаться заставить меня замолчать так, как вы это уже проделали с месье Экройдом. Такие вещи с Эркюлем Пуаро не проходят, вы меня понимаете?

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, слегка улыбнувшись. – Я могу быть кем угодно, но я далеко не дурак. – Я встал и сказал, подавив зевок: – Ну что же, мне пора домой. Благодарю вас за этот очень познавательный и интересный вечер.

Пуаро тоже встал и поклонился мне с его обычной вежливостью, когда я выходил из комнаты.

Глава 27

Апология [162]

Пять утра, и я очень устал, но задачу свою выполнил. Рука ноет от писанины.

Странное завершение рукописи. Я думал когда-нибудь опубликовать ее как историю об одном из провалов Пуаро! Удивительно, как иногда поворачивается к нам судьба…

С того момента, когда я увидел Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих вместе, меня не покидало ощущение приближающейся катастрофы. Тогда я подумал, что она сознается ему во всем – как оказалось, я жестоко ошибался, но эта мысль не покидала меня даже тогда, когда я вошел в кабинет Экройда и он рассказал мне всю правду.

Бедный старина Экройд… Я очень рад, что дал ему шанс. Я ведь умолял его прочитать письмо. Хотя, если честно, разве я подсознательно не рассчитывал на то, что, заставляя его, получу обратный результат и эта тупая башка никогда его не

прочитает? То, как он нервничал в ту ночь, очень интересно с точки зрения психологии. Он чувствовал, что опасность где-то рядом. Но ему не пришло в голову заподозрить меня.

Кинжал появился позднее. Сначала я захватил с собой одно очень удобное оружие, но, увидев в витрине кинжал, подумал, что гораздо лучше будет использовать предмет, который со мной никак не связан.

Мне кажется, что я все время хотел убить его. Как только я услышал о смерти миссис Феррарс, мне в голову запала мысль, что перед смертью она все ему рассказала. Когда я встретил его на улице и увидел, как он возбужден, то решил, что ему все известно, а он просто не может в это поверить и хочет дать мне шанс объясниться.

Поэтому, вернувшись домой, я принял меры предосторожности. Если проблема была каким-то образом связана с Ральфом, то это все равно не помешало бы. Два дня назад он дал мне диктофон, чтобы я посмотрел его. Там была какая-то незначительная поломка, и я уговорил его доверить прибор мне, вместо того чтобы посылать его на фирму. Я сделал то, что мне было надо, и в тот вечер взял его с собой.

Я доволен собою как писателем. Что может быть изящнее такого, например, абзаца:

Письмо было доставлено без двадцати девять. А без десяти девять, когда я уже покидал «Фернли», оно все еще оставалось непрочитанным. Положив руку на ручку двери, я остановился и оглянулся, чтобы проверить, не оставил ли что-нибудь недоделанным. Но ничего вспомнить так и не смог и, покачав головой, вышел и закрыл за собою дверь.

Как видите, все написанное – чистая правда. Но представьте себе, если б я поставил многоточие после первой фразы! Не возник ли бы тогда у читателя вопрос, а что мы делали в эти десять минут?

Когда я от двери осмотрел кабинет, я был совершенно удовлетворен. Все было учтено. Диктофон лежал на столике возле окна, настроенный так, чтобы заработать в 9.30 (сделанный мною маленький приборчик был довольно изящен – основанный на принципе будильника), а кресло было подвинуто таким образом, чтобы диктофон нельзя было увидеть от двери.

Должен признаться, что встреча с Паркером прямо у двери потрясла меня. И я тщательно зафиксировал этот факт.

А потом, когда тело было обнаружено, я послал дворецкого звонить в полицию – как идеально я подобрал слова: я сделал то немногое, что мне оставалось! А ведь практически ничего делать и не надо было – просто запихнуть диктофон в саквояж и поставить кресло на его всегдашнее место. Я не мог себе представить, что Паркер обратит на кресло внимание. По логике вещей, он должен был быть настолько занят телом, что не мог заметить ничего вокруг. Не учел комплекс вышколенного слуги…

Я хотел бы заранее знать, что Флора скажет, что видела своего дядю живым и здоровым в 9.45. Ее заявление озадачило меня больше, чем я могу об этом сказать. И вообще на протяжении всего расследования появлялись факты, которые ставили меня в тупик. Казалось, что к этому преступлению приложили руку абсолютно все.

Но больше всего меня беспокоила Кэролайн. Я все время боялся, что она догадается. Любопытно, как в тот день она говорила о моей «слабости»…

Что ж, правды она так никогда и не узнает. Как сказал Пуаро, у меня еще есть выход…