Знаменитые русские о Флоренции

«В мирном и славном городе Флоренске… я жил в одной из самых темных его улиц… или нет, не улиц. Улица – это via, via, например, Ghibellina, via Калъцайола, а я жил в Борго, в Borgo Sant-Apostoli, т. е. в улице, состоявшей из нескольких улиц, перерываемых множеством узеньких, маленьких, грязненьких къяссо <переулков>, которые были отдушинами Борго на Лунгарно, т. е. на набережную Арно. Отдушины эти – нельзя сказать, чтобы отличались благовонием… Нельзя сказать также, чтобы къяссо отличались особенными изяществом и роскошью. Из них под вечер выскакивают обыкновенно на Лунгарно или оборванные синьоры «с чужим ребенком на руках» и с припевом, действующим ужасно на человеческие нервы, если только эти нервы не канаты или не укреплены какой-нибудь крепко всаженной в них теорией – хотя бы теорией – например, английской о вреде безразличной помощи ближним или нашей доморощенной об исключительной помощи соотечественникам. Но теория, как известно, мастерски вьет из человеческих нервов канаты, на которые ничто не действует, даже болезненный, пожалуй, выученный, но лучше сказать, вымученный тон стона синьоры в отребиях, преследующей вас своим sonofame, signor, sonofame

<я голодна, синьор, я голодна > от Понте-Веккио до Понте делла Тринита и гораздо далее, нагло – но как-то жалко-нагло цепляющейся вам за рукав, поспевающей за вами, как бы вы ни ускоряли ваши шаги. Не могу также добросовестно сказать, чтобы къяссо были замечательны относительно целомудрия их обитателей. Pst, pst – этот призывный клич слышится вам из окон почти во всякое время дня и ночи и, право, едва ли не болезненней Io sonofame действует на вас, особенно когда вы только что вышли из галереи Уффици или шли из-за Олътр-Арно, из палаццо Питти, где женственная красота и чистота столь бесконечно разнообразными идеалами наполняли вашу душу, так уверили вас в своем бытии, такие гармонические ответы дали на ваши вопросы. А задние окна моей комнаты, как нарочно, выходили на один из таких къяссо, и я мог всегда, когда только захочу, иметь перед глазами отрицательную поверку идеалов».

Гулянье в парке Cascine (фото 1870-х гг.).

В январе-феврале 1858 г. Григорьев наблюдал необычное для себя зрелище – карнавал во Флоренции:

«Я очутился на Арно… Маскарад, как гремучий змей, захватил меня своим хоботом… Да, есть возможность жить чужою жизнью, жизнью народов и веков… Старое доживает в новом, и оно еще способно одурить голову, как запах тропических растений…»

Из писем Е. С. Протопоповой.

Позднее Григорьев изложит свои впечатления о флорентийском карнавале в известном стихотворении: