Знамя над рейхстагом

К 16 часам оба полка, миновав лес, вышли к рубежу, прикрывавшему Аусату. Немцы уже успели оправиться от неожиданности, и мы здесь встретили организованное сопротивление. Однако вскоре оно было сломлено. Деревня Аусату оказалась в наших руках. А к утру мы заняли еще три населенных пункта — Мазчанкас, Курас и Лукас. Тут фашисты снова зацепились за подготовленный заранее рубеж. На помощь им подошли свежие силы из состава двух пехотных дивизий. Весь день 17 октября шел ожесточенный бой. В конце концов нам удалось смять врага и продолжить движение в основном для нас направлении — к деревне Межмали и мосту через Берзе. Захватить очень выгодную в тактическом отношении переправу должен был 674-й стрелковый полк. Он попытался сделать это с ходу, но натолкнулся на крепкую оборону. Схватка затянулась. Все же верх взяли наши бойцы во главе с майором Евстафием Михайловичем Аристовым.

Они почти целиком уничтожили два батальона из мотодивизии «Нордланд», взяли в плен около 200 солдат и офицеров. До моста через Берзе оставалось меньше километра. Но продвинуться дальше полк не мог: артиллерийский и минометный огонь прижал роты к земле. К месту боя подходила свежая 329-я пехотная дивизия противника с танками и штурмовыми орудиями.

Мы перешли к обороне. Неприятельские контратаки следовали одна за другой. Вскоре Аристов по телефону доложил:

— Мой левый фланг начинает отходить.

— Удержаться во что бы то ни стало! Передайте мои приказ — ни шагу назад!

Много ли значит человеческое слово в бою? Как видно, много. Я видел в бинокль, как бойцы остановились, словно бы вросли в землю. Приказ! Он побуждал их делать то, что минуту назад казалось невозможным, стоящим за пределом их духовных сил. И крутая волна вражеской атаки разбилась об их собранную в кулак волю.

Наша армия находилась на левом крыле фронта. Корпус — на левом фланге армии. Дивизия — на левом фланге корпуса. А в дивизии левофланговым оказался полк Аристова. На него обрушилась сейчас основная тяжесть контрудара. Он непременно должен был устоять, чтобы не допустить прорыва и обходного маневра врага. На 674-й полк, образно говоря, были обращены взоры всего фронта. Ведь противник в случае успеха может потом изменить течение всей операции. Во всяком случае, тогда я именно так представлял себе обстановку.

Между тем грохот боя нарастал и справа, где наступала 207-я дивизия. Бывший ее командир Иван Петрович Микуля сложил голову на латвийской земле, и теперь соединением командовал полковник Александр Васильевич Порхачев старый воин, служивший офицером еще в царской армии. Сейчас ему, видно, было тоже очень жарко. Мы в это время готовились к отражению шестой контратаки. 329-я дивизия немцев двинула на нас почти все свои силы. Против нашего первого эшелона неприятель имел двойное превосходство в людях, тройное — в танках и самоходках. Глядя в бинокль на наступающие цепи со своего НП, наскоро развернутого в оставленном немцами блиндаже, я нервничал: выдержат наши или нет? Что, если дрогнут? В резерве у меня по указанию командира корпуса находился полк Алексеева. Если позвонить Шерстневу и попросить разрешения ввести этот полк в бой? А ну как и он не внесет перелома? Тогда оголится левый фланг и корпуса и армии…

В блиндаж вошел подполковник Гончаров и произнес каким-то неестественно тихим, хриплым голосом:

— Товарищ полковник, на левом фланге наши отходят.

Звонить Шерстневу? Поздно. Самому вводить в бой 469-й полк? Нет, нельзя, слишком велик риск. И тогда, расстегивая кобуру пистолета, я бросился вон из блиндажа. И скорее почувствовал, чем увидел, как за мной последовали Офштейн и несколько разведчиков.

Обернувшись, я велел Офштейну остаться на НП и наблюдать за правым флангом.

Мы бежали плотной группой — я с пистолетом в руке и рослые, здоровые разведчики с автоматами, готовые немедленно открыть огонь. Не была ли безумием эта попытка остановить полк, дрогнувший под напором превосходящих сил врага? Нет, порыв мой был подкреплен властным, охватившим всего меня убеждением, что я смогу поднять людей, повести их вперед. И не речами, не уговорами — в бою это средство не действует, да на него попросту и нет времени. По своему положению командира дивизии я обязан был лучше других видеть, и я действительно видел, к чему может привести отступление нашего левого фланга. И желание предотвратить это любой ценой рождало огромный заряд энергии, которую надо было выплеснуть, передать людям, попавшим под нестерпимый шквал вражеского огня. Передать не только словом, но и делом, наравне с ними рискуя жизнью…

Мимо промелькнули деревья. Мы выбежали на открытое место. Поле, испещренное черными оспинами воронок. Дорога и осушительная канава вдоль нее. Вдали пологий склон, на котором виднелись бойцы батальона, принявшего на себя основную тяжесть немецкой атаки. Туда я и направился.