Знамя над рейхстагом

Наконец послышался шум «газика», и на дороге, ведущей к высотке, где находились все приглашенные, показалась машина командующего. Встретив Еременко, я представился ему и доложил о готовности начинать. Андрей Иванович, видно, был в хорошем настроении. Он сердечно поздоровался с каждым генералом я офицером. Потом обернулся ко мне:

— Так у вас все готово?

— Так точно. Разрешите?.. Есть!

Сняв телефонную трубку, я вызвал командира полка и передал:

— Сверьте время. У меня девять пятьдесят ровно. Начинайте, Балынин.

Через несколько минут в небо взвились красные ракеты. Грянули артиллерийские залпы. С нарастающим ревом понеслись реактивные снаряды. Командиры подняли к глазам бинокли.

Когда артподготовка закончилась, над брустверами мелькнули зеленые фигуры и ринулись вперед. Пробежав метров двадцать пять, они перешли на ускоренный шаг. В этот момент снова загремела артиллерия. Перед бойцами выросла стена огня. Наступил критический момент: дрогнут люди, начнут отставать от катящегося вперед вала — и учение можно считать наполовину сорванным.

Я с волнением наблюдал за происходящим на поле и про себя повторял: «Не отстаньте, родимые, не отстаньте!»

Солдаты двигались, не сбавляя темпа. На ходу они вскидывали автоматы и ручные пулеметы. Мне было видно — часть мишеней опрокинулась. Потом в ход пошли боевые гранаты. Посланные меткими и сильными бросками, они достигали траншеи и взрывались там. Не дожидаясь, пока рассеется дым, люди устремлялись вперед.

«Здорово, — думал я. — Никакой заминки! Вот бы так в настоящем бою!»

Батальон, не задерживаясь, все дальше продвигался в глубь обозначенной на местности обороны «противника».

Я опустил бинокль. По отдельным репликам и жестам окружающих было ясно, что учение произвело на них хорошее впечатление. Теперь оставалось ждать, что скажет командующий фронтом на разборе.

Подведение итогов учения состоялось тут же, на высотке. Настроение у Еременко не испортилось — он, как и вначале, улыбался, шутил. Из этого я сделал вывод, что «бой», продемонстрированный батальоном Колтунова, ему понравился.

Когда Андрей Иванович начал говорить, я все же был и удивлен и смущен — уж очень лестные слова произнес он в адрес нашей дивизии.

— Учитесь, мотайте себе на ус, товарищи, — сказал он, обращаясь ко всем. — Так вот и надо действовать в боевых условиях. И я вижу, что сто пятидесятая именно так и будет воевать. Учение хоть и показное, да без показухи. Чувствуется, что люди дисциплинированны, обучены, а боевое управление на высоте. Спасибо, Шатилов, — обернулся он ко мне. — Получишь сто наручных часов — для отличившихся бойцов и командиров.

Потом Еременко спросил Юшкевича:

— Сколько у вас в резерве солдат и сержантов?

— Тысяча восемьсот человек.

— Передайте их сто пятидесятой дивизии.

— Есть!

— А у нас в резерве сколько? — обратился он к сопровождавшему его полковнику из штаба фронта.

— Две с половиной — три тысячи.

— Тоже передать Шатилову.

Такой итог разбора был для меня приятнее любой, самой горячей похвалы.

Командующий фронтом уехал, но Юшкевич не торопился отпустить нас. Стоя на склоне и поглядывая на нас снизу вверх, он сердито заговорил:

— Учение учением. Что хорошо, то хорошо. Но успех одной дивизии не оправдывает серьезных упущений в службе войск, которые еще имеют место в нашей армии. — И командарм принялся рассказывать о недостатках, вскрытых в одном из полков, где были допущены грубые нарушения в полевой службе.

Закончив, он подошел ко мне:

— Ну, Шатилов, и от моего имени спасибо. Не подвел. Бывай здоров, — и крепко пожал мне руку.

Конец затишью

На следующее утро, когда я, сидя в своей землянке, пил крепкий чай, мой ординарец Горошков приоткрыл дверь и доложил:

— Товарищ командир, к вам полковник пришел.

— Наш?

— Нет.

— Ну, зови.

Через порог перешагнул невысокий, коренастый офицер. На его округлом лице тревожно поблескивали темные глаза.

— Товарищ командир дивизии, — произнес он подрагивающим голосом с заметным украинским акцентом. — Прибыл в ваше распоряжение на должность командира семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка!

— А вы не ошиблись? Этим полком командует полковник Житков.

— Никак нет, не ошибся. Командующий приказал поменять меня с товарищем Житковым местами. Вот предписание…

— Ладно, — сказал я без особого восторга. Житков считался у нас лучшим, самым сильным командиром полка, а прибывший на его место офицер как раз вчера на разборе был подвергнут критике за упущения в полевой службе. Садитесь-ка чаю попить.

— Нет, товарищ командир дивизии, разрешите сначала доложить, за что я отстранен…

— Не надо. С меня хватит того, что я уже знаю. И давайте условимся: о том, что было, — забудем. Как будто ничего и не было. И я вам никогда ни о чем не напомню, если вы сами не дадите для этого повода.

Несколько мгновений офицер молчал, силясь подавить улыбку, а потом радостно отчеканил:

— Разрешите мне в полк бежать?..

Чувствовалось, что он тронут оказанным ему приемом и что в недостатке рвения его, видимо, не придется упрекать.