Знамя над рейхстагом

Позже я узнал, что на командной должности он недавно. С непривычки дела у него шли неважно. Его, как я понял, преследовала боязнь показаться недостаточно исполнительным и расторопным. А это порождало поспешность, которая, не опираясь на достаточный командирский опыт, служила причиной различных просчетов и промахов.

Новый командир полка еще многого не знал и не умел, а стало быть, нуждался во внимании и помощи.

* * *

Дня через три после учений к ним прибыло пополнение. В большинстве своем это были бойцы, выписанные из госпиталей.

— С таким народом можно воевать! — убежденно сказал мне комбат Давыдов после приема пополнения.

Такого же мнения были и другие офицеры.

Наконец-то мы смогли более или менее прилично укомплектовать роты. Их численность теперь доходила до 70–80 человек — совсем неплохо для фронтового времени.

Распределив вновь прибывших, мы начали проводить с ними занятия. Однако вскоре, а именно 29 мая, перед дивизией была поставлена задача занять оборону на линии Балабнино — Пимашково — Сукрино — Остров. Смену находившихся там частей произвести в ночь на 1 июня.

На указанный рубеж мы вышли быстро и скрытно. Противник как будто ничего не заметил.

После обеда 4 июня я со своим адъютантом Курбатовым выехал верхом в расположение обороны правофлангового, 756-го, полка. Он занимал наибольший участок. Кони несли нас по узким лесным тропинкам, по залитым солнцем прогалинам. Новый командир полка с двумя офицерами встретил нас на опушке, заросшей ромашкой и крупными колокольчиками. Мы спешились. Командир доложил обстановку. Я попросил его проводить меня на левый фланг.

— Посмотрим, что у вас сделано за эти дни для укрепления обороны.

По дороге полковник рассказывал:

— Гарно работают хлопцы, стараются. Траншеи копают, маскируются хоть куда. Фрица тревожим, покоя ему не даем. Правда, сегодня и у нас потери есть — и ранеными и убитыми.

— Что так?

— А бис его знает. Видно, присмотрелся к нам фашист, изучил нашу оборону.

В это время мы подошли к ходу сообщения, ведущему к первой траншее, и нырнули в него. Ход был неглубокий, пришлось идти пригнувшись. Кое-что мне становилось ясным.

— Товарищ полковник, погодите-ка.

Командир полка остановился. Хоть оба мы были невысоки ростом, стоять пришлось в неудобных позах, скрючившись.

— Распрямиться охота? — поинтересовался я.

— Хочется, да не можется, товарищ комдив. Зараз пулю схлопочешь. Я приказал разъяснить всем бойцам, чтобы ходили пригнувшись.

— А надо было приказать, чтобы отрыли ходы сообщения поглубже. Тогда бы и пригибаться не пришлось. А то бойцы гнулись, гнулись, а потом, видно, надоело, стали в полный рост бегать. Вот и потери. Ну, пошли дальше.

На пути нам встретился сержант.

— На этом участке, — сказал он, — осторожнее, товарищ полковник. Немец непрерывно ведет наблюдение. И снайперы у него здесь.

И действительно, как только мы продолжили путь, над головой у нас зачирикали пули.

— Обнаружил, выходит, нас противник? — обратился я к командиру.

— Так точно.

— Вот и извлекайте из этого урок.

Пригнувшись еще ниже, мы двинулись дальше. Завернули на огневые позиции пулеметов. Они тоже оказались плохо оборудованными. Офицер и этого не замечал. Многое все-таки значило, что не прошел он школы командования от взвода и роты до полка. Будь у него побольше опыта, многие прописные воинские истины вошли бы ему в плоть и кровь и не спотыкался бы он сейчас.

В одном из ходов нас встретил комбат Евстафий Михайлович Аристов.

— Здравствуйте, товарищ майор, — протянул я ему руку. — Расскажите-ка о ваших наблюдениях за противником. Как он себя ведет?

— Настороженно держится, товарищ полковник. Наблюдает усиленно, чуть что — открывает огонь. За последние два дня как-то особенно оживился.

Это подтверждало мою догадку, что гитлеровцы на участке полка обнаружили какие-то изменения. Предположить они могли одно из двух: либо прибыло пополнение, либо произошла смена частей. Вывод неутешительный. Чем осведомленнее противник, тем хуже для нас.

Под вечер мы с командиром полка и комбатом обосновались на наблюдательном пункте. Обзор отсюда открывался хороший, вражеские позиции просматривались на большом протяжении. Но маскировка была неважная. Во всяком случае, противник что-то заметил и открыл но наблюдательному пункту методический артиллерийский огонь. Я спросил артнаблюдателя:

— Все время здесь находитесь?

— Никак нет, по надобности отлучаемся за высоту, в блиндаж.

— А кто в это время наблюдает? Артиллерист промолчал.

— Ну, товарищ полковник, что скажете?

— Все ясно.

Артиллерия замолчала. Время от времени то с нашей, то с немецкой стороны вспыхивали пулеметные очереди. Это означало, что кто-то у них или у нас передвигался неосторожно.

Когда мы возвращались с передовой, спустились сумерки. Туман залил лощины. Дышала теплом прогретая за день земля.