Следующий пассаж автора книги способен вызвать улыбку: «Следует оговорить, что в книге часто применяются такие выражения, как «машина способна», «машина решает», «машина выбирает» и т.д. При этом естественно, что использование подобных выражений не предполагает наличия у машины сознания…» Конечно, это явный реверанс в сторону марксизма-ленинизма (не дай Бог, еще «продажную девку империализма» пришьют!). Надо вообще отдать должное автору книги: в год XX съезда, во время «первоначального периода отрицания и сомнений», как стыдливо характеризует БСЭ пятидесятые годы в отношении кибернетики, А.И. Китов не задумывается над перечислением реальных достижений во всем мире и ставит каждое из них на то место, которого оно заслуживает, не оглядываясь на «буржуазность». В книге множество ссылок на работы западных ученых и производственников, неоднократно упоминается IBM и вообще совершенно отсутствует дух «шапкозакидательства», характерный для тех лет в отношении Запада, равно как, впрочем, и какие-либо комплексы.
Хочется сделать несколько замечаний по этому поводу. В массовом сознании очень распространены мифы о советской науке и технике. Причем объективной картины не имеют ни те, кто превозносит социалистический рай (условно назовем их «коммунисты»), ни их оппоненты («либералы»). Первые склонны переоценивать все достигнутое в годы всевластия «административной системы», вторые – принижать достижения науки и техники в СССР. Понятно, что и то, и другое неверно или, если хотите, обе стороны по-своему правы.
Дело в точке зрения: фундаментальной науки в западном понимании этого слова (свободного международного сообщества ученых, существующих за счет пожертвований со стороны государства и частных фондов, а также на те средства, что сами заработают) у нас не было и, как ни печально, в ближайшее время не предвидится.
С другой стороны, сами ученые-личности у нас были вполне, они никуда не деваются и воспроизводятся непрерывно. Вопреки расхожему мнению, у нас была необычайно развита отраслевая (прикладная) наука, то есть наука, существующая за счет целевых вложений капитала, в данном случае за счет государства. Причем контроль за использованием этих целевых вложений фактически был отдан в руки самих «ученых» (насколько можно назвать учеными чиновников из Президиума АН), что позволяло говорить о науке в целом как о процветающей отрасли в СССР. Грубо говоря, им позволялось в чистом виде «удовлетворять любопытство за государственный счет», лишь бы это не мешало достижению каких-то практических (полезных в политическом или материальном смысле) результатов.
Когда источник финансирования иссяк, эта наука разрушилась; наша страна сейчас не может себе позволить содержать даже практически необходимую сеть метеостанций, не то что строить токамаки или научные суда. Оставим в стороне ту горькую сторону проблемы, которая связана с паразитированием на науке, ведь бесконтрольное финансирование в советском государстве породило множество «теневых» дельцов от науки разного уровня – от простых скупщиков западных «шмуток»[* Не будем торопиться их так уж осуждать. Научный работник при суточных в несколько десятков долларов в месяц за пару четырехмесячных рейсов научного судна таким путем мог скопить себе на новые «Жигули», что никаким другим путем ему не представлялось возможным сделать. Горько в этой проблеме то, что слишком многие стали в конце концов рассматривать эту сторону деятельности как основную.] до целых концернов, занимавшихся перекачиванием средств в собственный карман (особенно в последние годы агонии власти Советов).
Хорошо это или плохо, что такая наука перестала существовать в нашей стране? Знаете, по-моему, никак. С одной стороны, доводы тех, кто вопит о кончине науки в стране, обвиняя в этом то демократов, то «жидомасонов», небезосновательны, ведь что-то и правда делалось. Только какой пеной и с каким КПД? Многие институты Академии наук насчитывали не одну тысячу сотрудников, нельзя отрицать, что выход был, но примерно адекватный стандартной зарубежной организации с числом работников в три – пять десятков человек. Это ли не есть форма скрытой безработицы? Я лично знаю множество сотрудников АН, которые немедленно уволились, как только работать там стало невыгодно. Ну какое отношение они имеют к науке? Активный молодой человек, снедаемый любопытством по поводу событий многовековой давности или стремящийся проникнуть в тайны единой теории поля, спокойно может найти себе место в науке и сейчас (единственным необходимым условием является знание английского), человечество от этого не пострадает. Недавно проскочила любопытная success story про программиста, который устроился на работу в Штатах с окладом $ 28000 в месяц! Как думаете, чем он занимался? Искусственным интеллектом, причем самыми абстрактными проблемами.