Знание-сила, 1999 № 09-10 (867,868)

Другой вариант соединения идеи общности – но этот раз религиозной, наднациональной и надэтнической (хотя связи здесь на самом деле более сложны) – был в этом веке и предложен, и очень во многом осуществлен так называемым исламским фундаментализмом (всю силу связанных с ним социальных процессов нам скорее всего еще предстоит изведать в наступающем столетии). Здесь удобнее всего – для иллюстрации – связать эту группу идей и ценностей с именем аятоллы Рухолла Мусави Хомейни (он.1902-1989), хотя он скорее один из героев, авторитетных фигур этого мифа, чем в строгом смысле его создатель. В исламистском мифе обрело новый, действенный облик изначальное – чуть ли не архетипическое – чувство единства и тождества религии и жизни. Теперь оно не только понималось буквально: его предполагалось, более того, просто требовалось осуществить политическими средствами. Поэтому и оказалось возможным такое только в XX веке мыслимое событие, как исламская революция 1979 года в Иране (Хомейни был в числе ее важнейших вдохновителей). Революцией – типичным для XX века способом социального реагирования – двигало стремление вернуться (архаичнейший миф изначольного кок истинного – более истинного, чем всё последующее; миф обновления через возвращение) к тому, чтобы страной управляли, в полном соответствии с Божественной волей, религиозные ученые, а жизнь строилась бы на основе норм шариата. Здесь тоже, как видим, человек освобождается от неподлинного (искаженной или недостаточной религиозности; следования западному образу жизни и зависимости от западных товаров…) путем возвращения к своей истинной и единственной сущности.

Третий вариант решения неполитических по сути проблем политическими средствами – как бы он ни контрастировал с двумя предыдущими!!. – придания экзистенциальным вопросам и смыслам политического звучания – это политический сионизмоснователем которого стал Теодор ГЕРЦЛЬ (1860-1904). В нем соединился характерный для двух последних веков европейской истории миф политического устройства жизни (о суверенном государстве как самой адекватной форме существования нации) с древнейшим, глубинным мифом еврейского этнического и религиозного (в их неразрывности) самосознония, с мифом еврейской национальной судьбы. Сказался здесь и миф возвращения: еврейское государство предполагалось создать – а главное, ведь действительно создали! – на изначальной его территории в Палестине. Эти представления не просто уживались, но ухитрились образовать устойчивое единство с типичными либеральными (обладавшими в массовом восприятии силой мифа!) идеями социального прогресса, прав человека, возможности – и необходимости – устроить жизнь по рациональному плану, с использованием достижений науки и техники. И, несомненно, здесь присутствовал мотив освобождения – все теми же политическими, рационально продуманными средствами – от неподлинности: от рассеяния евреев, от их ассимиляции, от ложного самосознания, от угнетенности, от страхов.

Наблюдательный читатель заметит, что наиболее действенными из новейших мифообразований оказываются те, в которых соединяются, усиливая друг друго в новом единстве, несколько разных, доселе, козалось бы, не связанных между собою мифов. Заметит он и то, что лежащие в глубине этих мифов интуиции очень родственны той, о которой мы говорили в связи с Марксом. Никоим образом не стоит, однако, думать, будто они порождены влиянием марксизма. Всё глубже и сложнее: они восходят к общему с ним корню – к тому своеобразному типу мирочувствования, который сложился в Европе к XIX веку.

ГЕРОЙ «МАХАБХАРАТЫ» КРИШНА В ТЕАТРАЛЬНОЙ ДРАМЕ КАТХАКАЛИ

Толстой, Ганди и Сахаров – третья линия мифов в XX веке. Представленный ими тип мифов может быть объединен под общим названием мифов ненасильственного противостояния злу. Все в них – включая глобальные цели, затрагивающие общество, культуру, человечество, – достигается, должно достигаться только и исключительно личными усилиями. Это как будто прежде всего тип личного поведения и личной человеческой позиции, но он, во-первых, втягивает в себя массу общекультурных смыслов, а во-вторых, определенным образом эти смыслы организует. Такая человеческая позиция с неизбежностью оказывается смысловой – и культурообразующей.