Знание-сила, 2000 № 03 (873)

Правда, нашептывать пришлось долго. Алексей Михайлович ценил своего даровитого сотрудника. В 1658 году, жалуя Афанасия Лаврентьевича в думные дворяне, Тишайший похвалял его за то. что «…нам, Великому государю, служишь, о наших, Великого государя, делех радеешь мужественно и храбро… и против свейского короля славных городов стоишь с нашими людми смелым сердцем». Особый акцент на дело не случаен. В сознании царя это прирожденное «свойство» Ордина. Отсюда и обешания, которые должны были вселить уверенность в Афанасия Лаврентьевича: «Служба твоя пред нами, Великим государем, забвенна николи не будет».

Ордин-Нашокин в это поверил. Тем более что расположенность Тишайшего подняла его до боярского чина и руководства Посольским приказом. Однако даже такие совестливые государи, как Алексей Михайлович, имеют пределы своей памятливости. В конце концов служба «великого министра», как называли Ордин — Нащокина иностранцы, оказалась «забвенна».

Сама отставка Афанасия Лаврентьевича имеет как бы несколько смыслов. Если взглянуть на нее через призму психологии личности, то перед нами — трагедия оскорбленного доверия. Ордин-Нащокин сам просится отставить его от дел: он устал от долгого противоборства, от постоянного недоверия и необходимости убеждать царя, которого с каждым разом убеждать становится все труднее и труднее.

В то же время ему не хочется уходить. Это видно из того, что даже в монастыре он продолжает жить мирскими делами. Затворившись в келье, он пишет сочинения, призванные оправдать его дела и замыслы. Но и этого мало! Когда при Федоре Алексеевиче перед старцем приоткрылась возможность вернуться в политику, он не сумел одолеть соблазн. Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Однако чего стоит сама попытка!

Вообще вся эта история невольно перекликается с историей патриарха Никона. И тот, и другой уходят внешне почти «добровольно», с надеждой, если даже не с уверенностью, что их обязательно позовут назад. Не позвали. Сходство сюжетов дает материал для размышления не только об Ордин-Нащокине и Никоне, но и о царе. По-видимому, было в нем нечто такое, что давало повод так думать и так ошибаться.

Причина для отставки Ордин-Нашокина была весомой — расхождение между ним и царем в признании внешнеполитических приоритетов. Глава Посольского приказа был последовательным сторонником борьбы со Швецией. Ради ее одоления он ратовал за союз с Польшей, плата за который у Афанасия варьировалась в зависимости от внешнеполитической ситуации. Впрочем, она всегда была высокой и предполагала значительные уступки западному соседу на Украине и в Белоруссии.

Пристрастие Афанасия Лаврентьевича к балтийскому направлению во внешней политике дало основание историкам видеть в нем предшественника Петра. Уже одно это возводило Ордин-Нащокина в ранг выдающегося дипломата-реформатора, чуть ли не первым оценившего всю важность выхода к морю. Но приписывать особую глубокомысленность «великому канцлеру» в этом случае нет нужды. Мысль лежала, что называется, на поверхности. О важности балтийского направления вопил каждый иноземный товар, цена которого несоизмеримо возрастала из-за шведского торгового посредничества, более похожего на грабеж. Москва оказывалась в унизительной зависимости от своего северо-западного соседа, дозирующего размеры российской торговли со странами Европы в зависимости от собственных интересов. Оставался, правда, еще архангельский порт. Но отдаленность и трудность морского путешествия туда делали сомнительным главное его преимущество — преимущество русского порта. Потому позиция Ордина — скорее, еще одно свидетельство необходимости движения в этом направлении.

Дело, однако, в том, что для страны не меньшей необходимостью была потребность в разрешении и польского вопроса, включая сюда проблему преодоления печальных итогов смуты — возвращение Смоленска. И выбирать приходилось между приоритетными задачами. Ясно, что это был тяжелый выбор. Ясно, что у сторонников различных направлений на руках были равно весомые аргументы. Ясно, наконец, что после сделанного выбора менять приоритеты было уже неразумно и опасно. Потому, когда в середине пятидесятых началась русско-польская война, сам спор потерял всякий смысл: течение событий вынесло на первый план борьбу с Польшей, и пока она не получала благоприятного разрешения, об ином не стоило говорить. Короче говоря, в конфликте царя с Ордин-Нащокиным прав все же Алексей Михайлович, а не его «канцлер». При всем прагматизме Афанасия Лаврентьевича не он, а Тишайший оказался большим реалистом, пытавшимся строить политику, исходя из возможностей страны и сложившейся международной ситуации.